Екаб Петерс - Валентин Августович Штейнберг

Это было дело по забастовке на Александровской железной дороге. Пятерых рабочих и служащих Революционный трибунал сразу же оправдал. Двоим «за подстрекательство» был объявлен строгий выговор и запрещение «работать на какой бы то ни было жел. дор. Советской власти». Два эсера, подстрекавшие к забастовке и систематически агитировавшие против Советской власти, получили по заслугам. Суд принял во внимание их гласное заявление о том, что они готовы бороться за Советскую власть, и приговорил их «к заключению в концентрационный лагерь до окончания гражданской войны, с условным освобождением, но с запрещением работать на жел. дор.». Словом, социалистам, желавшим быть революционерами, дали возможность оправдаться перед народом, заслужить его доверие.

Потом суд перешел к главному организатору забастовки Вавочкину, служащему старой администрации, открыто — здесь же на суде — высказавшему свои симпатии к Колчаку. Трибунал не согласился с обвинителем, требовавшим заключения его в лагерь, хотя мог приговорить этого врага даже к расстрелу. Решили: «Приговорить Вавочкина к изгнанию из Советской России и переправить на территорию, занятую Колчаком».

Еще об одном поучительном деле, которое высвечивает школу революционных трибуналов, где учились и сами в них заседавшие, и те, кто попадали туда в качестве подсудимых.

Петерс возглавил разбор Революционным трибуналом дела о «нарушении дисциплины» С. М. Борисовым. Борисов, в недавнем прошлом левый эсер, был принят в большевистскую партию. Однако, как констатировал трибунал, он «не оправдал доверия партии, принявшей его в свои ряды, и тех товарищей, которые ставили его на ответственные посты. Стоя на посту у арестованной Спиридоновой, он, руководствуясь своими личными соображениями, забыл о дисциплине партии и о военной дисциплине и предлагал ей уйти из-под ареста, взялся передать от нее письмо знакомым левым эсерам.

В тот момент, констатировал революционный суд, когда Рабоче-Крестьянская власть, со всех сторон окруженная международными империалистическими хищниками, ведет самую отчаянную борьбу и эта борьба требует самой сплоченной революционной дисциплины, беспрекословности, подчинения каждой отдельной единицы всему целому, поступок Борисова вносит в ряды нашей молодой Красной Армии разруху и подрывает основу революционной дисциплины». Борисов, по определению суда, был «виновен также в том, что не разделял взглядов партии, состоя в то же время ее членом».

Суд, как это видим, судил за нарушение присяги, за партийное преступление, за обман товарищей. Можно сказать, что по каким-то своим мотивам суд не выдерживал юридической критики. Запомним другое — это был революционный суд, буржуазные юридические общепринятые нормы прошлого для него не имели значения, если, по убеждению суда, они шли во вред революции. Такова была суровая правда революции, законы которой только складывались.

И еще одно — заседания судов часто были мучительными, поиск истины и решения суда драматическими, иные сегодня, может быть, даже непонятными.

Свердлов говорил в те дни так: «Революция в своем развитии… вынуждает нас к целому ряду таких актов, к которым в период мирного развития, в эпоху спокойного, органического развития мы бы никогда не стали прибегать».

Борисова суд приговорил к расстрелу. Суд сделал оговорку: осужденный имеет право обратиться во ВЦИК о смягчении приговора. «Апелляции», обращение «наверх» в практике того времени были явлением не редким и не безрезультатным. Эти возможности были предоставлены и Борисову.

ПЕТРОГРАД. БЕЛЫЕ НОЧИ

ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО КОМИССАРА

Создается штаб по борьбе с контрреволюцией в Москве. Во главе его по предложению Дзержинского ставят Петерса. Еще не высохли чернила написанного постановления, как обстановка резко изменилась. Петерс убыл в Петроград с высокими полномочиями…

В Питере он явился в чекистский «офис» к подтянутому Комарову, возглавлявшему Особый отдел военного округа, затем был на Гороховой, у председателя Петрочека Медведя. Посвятил их в наказы и наставления, которые получил в Москве. Медведь выглядел очень утомленно, был неприветлив, говорил неохотно. Петерса он не очень слушал, они заговорили на высоких тонах. За давностью лет подробности столь неуместного конфликта стерлись. Но конфликт был не мимолетным, иначе бы Петерс не доложил: «В ЦК РКП(б-ов). Первое время я хотел это (намеченные меры. — В. Ш.) провести через местную ЧК. Я обращался несколько раз к председателю ЧК тов. Медведю с предложением это сделать, но кроме разговоров ничего больше не получилось. Потом я решил…»

После такого «приема» Петерс расположился со своими людьми не в доме Петрочека, а напротив, в домах № 6 и 7, к которым потом добавился на соседней улице дом № 19, для сбора сдаваемого и конфискованного оружия. Кроме того, ему отдельно дали прямой провод с Москвой — каждое утро в девять Дзержинский ждал лично от Петерса сообщений о положении в Петрограде.

Пришлось брать все в свои руки. Лучшее ли это было решение, Петерс в тот момент сказать не мог. Он не терпел, когда видел, что дело могло утонуть в высоких словах, в призывах к ответственности, в клятвах коммунизму и мировой революции…

Над Балтикой и городом переваливались низкие огрузневшие тучи, в их разрывах прорывалось, металось солнце. Моросил дождь, частый и холодный, словно и не началось лето. Свинцовая тяжесть прижимает горизонт к морю, за глыбой воды — «союзный флот»: английская эскадра под командованием адмирала Коуэна. Над Петроградом нависла угроза — наступают белогвардейские войска Юденича и Родзянко, их поддерживают белофинны и белоэстонцы. Широко разветвленный белогвардейский «Национальный центр» тайно принимает гонцов от Колчака и Юденича. Он готов выступить, как только в фортах подымутся мятежи против большевистских комиссаров, корабли Коуэна приблизятся к берегу, а Юденич подступит к самому городу.

В Петрограде с особыми полномочиями ЦК и Совета Обороны находится И. В. Сталин. 3 июня В. И. Ленин отправляет ему телеграмму: «Петерс должен остаться в Питере по решению ЦК…»

Потом уже Петерс напишет в своем отчете в Центральный Комитет партии: «После моего приезда в Петроград с мандатом от Совета Обороны Республики, что я являюсь чрезвычайным комиссаром г. Петрограда и прифронтовой полосы по очистке от контрреволюционных банд, я по предложению Комитета Обороны согласился вступить в официальную должность Начальника Внутренней Обороны г. Петрограда[33].

Вступая на эту должность, я первым долгом счел нужным обеспечить тыл от выступлений контрреволюционных, провокаторских и погромных банд.

Фронт в это время находился не очень далеко от Петрограда, и нужно было самым срочным образом взяться за намеченную работу, тем более что положение в Петрограде, как в Кронштадте, так и на других фортах, было слишком неопределенно.

Первым долгом я счел необходимым…»

Его адъютант, телеграфисты, порученцы кладут Петерсу на стол все новые справки о положении. Он читает эти нелегкие бумаги, многие перечитывает, лицо суровеет, а