Екаб Петерс - Валентин Августович Штейнберг

Подтвердилось существование преступного союза внутренних и внешних сил, сплотившихся в борьбе с Советской Россией. «Мы видели, как десятки тысяч офицерства, помещичьего элемента шли на какие угодно преступления, заключали договоры о взрыве мостов с агентами империалистических иностранных держав» — так об этом говорил Ленин.

Локкарт, Гренар, Рейли и Вертимон были объявлены врагами трудящихся, стоящими вне закона РСФСР, при первом обнаружении в пределах России они подлежали расстрелу. К расстрелу был приговорен шпион Каламатиано. Рейли удалось до суда скрыться (с документом на имя антиквара Георгия Бергмана он добрался до Лондона). Перевел дух, бросился к своим книгам из личной коллекции воспоминаний о Наполеоне. Рейли еще надеялся на реванш, искал вдохновения…

К суду был привлечен и иностранец под фамилией Камбер-Хиггс; суд не смог выявить с полной определенностью его вину. Это имя скрывало совсем другого человека, не того, за кого тот себя выдавал. Под этой личиной предстал агент разведывательного отдела британского военного министерства. Работал он настолько тонко, что стал при царе «другом» России, кавалером российских наград — ордена Св. Владимира 3-й степени, потом Св. Анны 2-й степени и еще Св. Станислава 2-й степени. После Октября он перебрался в Москву… Что он делал в Москве? Об этом почти никто ничего не знал…

Если верить исследованиям англичанина Э. К. Брауна, то этот разведчик «в 1918 году являлся одним из тех секретных британских агентов, которые были замешаны в попытке убить Ленина, чуть было не увенчавшейся успехом». Сам агент в своих мемуарах в 1932 году написал: «Я ежедневно встречался с Рейли, и он информировал меня о своих действиях и планах свержения большевиков путем государственного переворота». Особо секретный агент, по его же более позднему заявлению, должен был якобы полностью гарантировать осуществление плана Рейли. «Если бы с Рейли случилось что-нибудь, то я должен был продолжать его дело», — написал он в мемуарах. С Рейли действительно «случилось», и он бежал. Агент продолжал: «Этот удар не постиг мою организацию, потому что мы с Рейли работали в абсолютно непроницаемых отсеках и у нас были разные организации». Камбер-Хиггса суд оправдал, и он уже под настоящим именем — Джордж Хилл — отправился, как он после хвастался, «продолжать дело» Рейли.

Нельзя сказать, что ВЧК ничего не знала о Хилле. Петерс обратил внимание на это имя, когда были перехвачены материалы о секретном совещании 25 августа у ген-консула США. Из намерения «продолжать дело» Рейли у Хилла, скорее всего, ничего не вышло, и он вполне в этом мог винить ВЧК, все более овладевшую искусством ставить заговорщиков в рамки, парализующие их действия. И хотя Хилл после суда отправился в глубокое подполье, успехи его были ничтожны, поэтому уже в 1919 году он оставил Россию, вернулся в Лондон.

…ВЧК же продолжала жить своей жизнью, начатой так трудно, с неимоверной тратой человеческой энергии. Были громкие успехи, были и неудачи. Ее деятельность подвергалась постоянной злобной и разнузданной критике со стороны тех, кто ее кровно ненавидел, желал гибели Советской власти. Порою критиковала ВЧК и партийная печать. На партийных собраниях, на разных совещаниях говорили о крайностях, о том, что ЧК перебарщивает, и многое другое. Эта «внутренняя» критика сама иногда выливалась в ненужные крайности, и чекисты переживали ее болезненно. Лацис писал, что «случались и промахи, как при каждом новом деле. Но эти промахи постоянно преувеличивались, и кругом создавалась атмосфера, убивающая всякую охоту работать в нужном для Советской власти органе — Чрезвычайной комиссии». Ленин внимательно следил за всем происходящим в ВЧК и вокруг нее, смотрел на вещи реально. Он решил высказать свои соображения и использовал для этого приглашение в клуб ВЧК на собрание по случаю первой годовщины Октября. Ленин чувствовал себя уже лучше после покушения, выглядел бодрым.

Собрание начал Петерс. Он объявил:

— Товарищи! К нам приехал Владимир Ильич Ленин. Будет выступать!

Грянули аплодисменты. Ленин, склонив голову, ждал, пока смолкнут овации (а они все усиливались), достал из кармана часы, стал показывать их аудитории — мол, время-то идет!

Ленин заговорил о «тяжелой деятельности чрезвычайных комиссий», о том, что «не только от врагов, но часто и от друзей мы слышим нападки на деятельность ЧК». Управляя страной, мы немало ошибались, а ошибки ЧК «больше всего бросаются в глаза». Выхватывают эти ошибки: «плачут и носятся с ними», не имея желания вникнуть глубже в сущность дела. А сущность дела состоит в том, что идет экспроприация буржуазии, и это дается в тяжелой борьбе — диктатурой. Ленин закончил так: «ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления путем насилия эксплуататоров, — нет. Этим и занимаются ЧК, в этом их заслуга перед пролетариатом».

Ленин ответил тем, кто упрекал ВЧК в жестокости: с какой жестокостью расправлялась буржуазия Франции с пролетариатом в 1848 году. Финляндская белая гвардия расстреливает рабочих ныне и кичится своей «демократичностью»! В заключение он обратил внимание на то, что сейчас от ЧК «требуется решительность, быстрота, а главное — верность».

Дискуссия и споры вокруг ВЧК возымели большое значение в решении многих вопросов ее деятельности, революционной законности, отпора врагам, которые не переставали плести заговоры против молодой Советской Республики.

7 января 1919 года заседание коллегии ВЧК «пришло к заключению, что необходимо сократить аппарат Чрезвычайных комиссий» как об этом сообщила «Правда» от 16 января. «Было бы нелепо, — писал Петерс, — усиливать Чрезвычайные комиссии, отбирая у пролетариата его лучшие силы, после того, как наши враги ослабли, после того, как Локкарт и К ° изгнаны из России… Для борьбы с контрреволюцией требуются теперь другие способы».

Не все разделяли подобное мнение. И в партии решили, что надо со всей тщательностью взвесить, обсудить это предложение ВЧК; оно должно быть либо принято — и тогда обрести форму революционного закона, — либо отброшено.

23 января 1919 года в Москве собрались члены организаций городского района Российской Коммунистической партии. Они обсудили деятельность ЧК и главным образом «проект Петерса» и «проект Крыленко»; последний говорил не столько о необходимости перестройки ВЧК, сокращения ее аппарата, а упирал на довольно распространенное мнение о необходимости поставить ЧК «в рамки закона», который к тому же понимался в духе формализованного и свойственного прошлому строю (новая юриспруденция только зарождалась). «Внутренние» критики ВЧК не успокаивались, хотя после выступления Ленина в клубе ВЧК главное стало ясно.

На этом собрании не было недостатка в страстях. Петерс говорил:

— Напрасно нас упрекают, что ЧК работала бесконтрольно — я заявляю, что ни один важный вопрос не решался мною без согласия авторитетных лиц