Дневник обезьянки (1957-1982) - Джейн Биркин

* * *

Среда, вечер

Пришли телеграммы от Сержа, мамы, папы, Жаклин, от всей команды Philips, Vogue и CMA; целое море цветов от Джина Гутовски, Керолайн Пфайффер, кинокомпании Cider Films и милой, бесконечно милой Жюльетт Греко. Папа принес нарциссы, мама – мимозу, darling Серж – семейство шоколадных зайцев: Зайца-папу, Зайца-сына и Зайку-дочку с живой фиалкой. Он прислал мне несколько дюжин красных роз, невероятно красивых, и букет белых цветов, которые он принял за сирень, но которые оказались огромными лилиями. Серж навещает меня каждый день и приносит goodies[108] – всякие пасхальные пирожные и прочее. Он словно пчела, таскающая мне мед.

Воскресенье

Неделю назад вернулась домой. Все эти дни Серж сам занимался стряпней. Он пообещал мне, что сегодня ужин буду готовить я. Я знаю, что это его развлекает, но вчера вечером он бросил мне, что он всю неделю не отходил от плиты, а я только искала повод, чтобы с ним поссориться: и правда, мы страшно повздорили из-за войны. На ужин пришли мама, папа и Линда. Я не соглашалась с мамой и папой по поводу бомбардировки Дрездена. Я знаю об этом не больше, чем кто-либо другой, если не считать статьи из иллюстрированного журнала, которую прочитал и пересказал мне Эндрю. Серж присоединился к моим родителям, защищая англичан и говоря, что война есть война. То ли от природной злости, то ли потому, что я была настроена против него, то ли из-за раздражения, вызванного его пресмыкательством, но в конце концов я не выдержала и заявила: «Ты же всегда был против англичан!» Это чистая правда – во всяком случае, он высказывается в этом смысле, когда ему удобно. Всего неделю назад в разговоре с Эндрю о Дрездене он нападал на англичан и вдруг – что я слышу! Такое впечатление, что он хотел показаться большим англичанином, чем Джек Тар[109]! Неудивительно, что я вышла из себя! Но это было лишь предвестие большой ссоры. Я сказала, что даже на войне позволено далеко не все. Немцы и японцы вели себя не так, как англичане. Я не намерена любой ценой поддерживать Англию, но у нас хотя бы не было официальной практики пыток! Разумеется, мы уже допивали последнюю бутылку вина, и я слегка захмелела, и меня потянуло на сантименты, а в голосе прорезались истеричные нотки. Серж ответил: «У вас своя манера пытать – вы бомбите людей». Я возразила, что это разные вещи, и я бы тоже бомбила врага, чтобы выиграть войну. Но пытки – нет, никогда, ни при каких обстоятельствах! Серж сказал, что это трусость, и я ответила: «Возможно». Как бы там ни было, я стояла на своем, он – на своем. Мама заняла мою сторону. Серж назвал меня романтичной дурочкой, и это меня взбесило, потому что я точно не такая. Использовать тайную полицию и вырывать людям ногти, одновременно шантажируя их угрозами родным, включая детей, – да я лучше умру в страданиях, чем соглашусь на это. Одного этого критерия мне достаточно, чтобы составить себе мнение о человеке.

В общем, ты легко представишь себе эту сцену. Мама, папа и Линда засобирались домой. Я поняла, что наломала дров. «Спасибо за ужин, – сказала я. – Хочешь, я помогу тебе вымыть посуду?» Он ответил по-французски: «Ты меня уже отблагодарила своими нападками!» Кстати, это он целился в меня ножом. Я помню, что сказала папе: «Прекрати наставлять на меня нож!» – хотя это был не он, а Серж. Я была в ярости, но, несмотря ни на что, сама перетащила в спальню радиатор, чтобы он не замерз, поцеловала его и пожелала ему спокойной ночи.

Все это я пишу, чтобы объяснить, почему меня так разозлило, когда сегодня он сказал, что сам приготовит ужин. Он отправил в помойку соус, потому что тот оказался отвратительным на вкус, и пошел смотреть телевизор. Тогда я сама спустилась на кухню и обнаружила, что в холодильнике, разумеется, пусто. Серж спустился следом за мной и сказал, что готов удовольствоваться хлебом и сыром. От злости я разбросала по всей кухне поваренные книги. К счастью, в этот момент он ушел и не видел, как я ползаю по полу, собирая их и аккуратно вкладывая между страниц закладки. Короче говоря, хлеб и сыр – вот и весь junket[110]! Но все шло более или менее нормально, пока я не предложила: «Пойдем смотреть телевизор в мою спальню». Он ответил: «Пойдем», и тут я ляпнула: «Отлично, мистер Poop[111]»; он взбеленился и наговорил мне гадостей; я тоже разозлилась и крикнула ему: «Катись отсюда!» Он развернулся и ушел вниз. Я завопила ему вслед: «Вернись, вернись, вернись!» – и вопила, пока в легких не кончился воздух. Он не реагировал. Тут раздался телефонный звонок. Звонил Джон Стайнер. Он сказал, что находится поблизости, и спросил, нельзя ли ему к нам заглянуть. Конечно, можно. Я пошла к Сержу извиняться. Не тут-то было. Весь белый от ярости, он сел играть сонату. Ну и играй, подумала я и пошла открывать дверь Стайнеру. Серж повел себя грубо, как он на это способен, и даже не включил нам телевизор. Мы с Джоном обсуждали его скорую женитьбу, работу, Оксфорд и «Белую язычницу». Примерно через полчаса явился Серж и демонстративно выключил телевизор. Джон Стайнер понял, что мы в ссоре, и заторопился уходить. Я снова включила телевизор. Я слышала, как Серж колотит по клавишам, играя сонату за сонатой, – слишком громко и драматично. Мне не хотелось в очередной раз идти к нему с извинениями, я и так делала это слишком часто. Он всегда говорит, что во всем виновата я; мы миримся, но прощения всегда прошу я. Сейчас он поставил на проигрыватель старую пластинку и убавил звук до минимума.

Завтра я работаю с 14:00, озвучиваем «Белую язычницу». Первый день на ногах. Перед уходом оставлю ему записку, иначе и жить не стоит, любовь моя. В любом случае я ненавижу ссоры. Предпочитаю «примирение на подушке», как тут выражаются. Господи, кем бы ты ни был, и мой несравненный Манки, пожелайте мне удачи.

С любовью, Джейн.

Чикаго. Серж. Продвижение «Я тебя люблю…»

Я в Чикаго. Только что участвовала в телепередаче. Сделали несколько записей на радио – все это в благодарность за прекрасную работу по продвижению диска «Я тебя люблю…». Мы поселились в отеле Water Tower, но не в одном номере: в США это запрещено. Вскоре едем в Нью-Йорк. Вчера я снималась для «Плейбоя» – это нечто. Я добилась всего, чего хотела, то есть сама отобрала снимки, которые мне понравились; их разместят на трех полосах согласно моим пожеланиям.

Нью-Йорк. В первый же вечер мы отправились на вручение премий «Эмми». Местное время было 23:30, для нас – 6 часов утра. Джону вручили сразу две награды за «Полуночного ковбоя». Какое совпадение!

Меня представили как «девушку, которая снималась в “Фотоувеличении”». От смущения я была как в тумане. Нас принимают невероятно доброжелательно, и все в восторге от диска. Мы принимали участие в шоу Дика Каветта, а затем в шоу Мерва Гриффина, который видел меня у Дика Каветта. Нам повезло, потому что сначала они сказали нет, все места уже распределены, но после того, как посмотрели первую передачу, сами позвонили нам и спросили: «Когда вам удобно прийти?» Вот сколько всего я успела сделать, не говоря уже о куче мероприятий по продвижению «Лозунга» вместе с Сержем. Летим в Орли.