Уплыть за закат. Жизнь и любови Морин Джонсон. Мемуары одной беспутной леди - Роберт Хайнлайн

В Лиловое десятилетие[57] мы с Брайаном выбили пять чеков – пять ребятишек за декаду с 1900 по 1910 год. «Выбиванием чеков» это занятие назвала я, а муж подхватил мою низкопробную, вульгарную шуточку. Я только что оправилась после родов старшей (нашей милой Нэнси), и доктор Рамси разрешил мне «исполнять супружеские обязанности» (ей-богу, так это тогда и называлось!), если мне того хочется.

Я вернулась от доктора домой, поставила обед, снова приняла ванну, надушилась возбуждающими духами, подаренными мне Брайни на Рождество, накинула лимонно-зеленый пеньюар, подаренный тетей Кароль на свадьбу, пошла взглянуть на свой обед и привернула газ – у меня все было рассчитано. И стала ждать прихода Брайни.

Он вошел. Я приняла вызывающую позу. Он оглядел меня с ног до головы:

– Меня прислал Джо. Я туда попал?

– Это смотря что ты имеешь, дружок, – ответила я глубоким страстным голосом. – Что тебе предложить? – Тут я вышла из роли. Брайни! Доктор Рамси говорит, что все в порядке!

– Выражайся яснее, девочка. Что именно в порядке?

– Да все. Я снова признана годной. – И я сбросила пеньюар. – Иди ко мне, Брайни, – выбьем чек.

Так мы и сделали, правда, в тот раз у нас дело не выгорело – я забеременела вновь только в начале 1901 года. Но попытки были сплошным удовольствием, и мы старались снова и снова. Как сказала однажды мамочка Делла: «Да ведь оно как, девонька, бывает – сто раз подряд, и хоть бы что».

Что за мамочка Делла и откуда она взялась? Ее привел Брайан, когда я слишком растолстела, чтобы самой управляться со стиркой. Наш первый дом – крохотный домишко на Двадцать шестой улице – стоял неподалеку от негритянского квартала. Делла жила в нескольких минутах ходьбы от нашего дома и работала весь день за доллар и трамвайный билет. То, что на трамвае она не ездила, значения не имело – десять центов входили в уговор. Делла родилась рабыней и не умела ни читать, ни писать, но была самой настоящей леди – я не встречала более настоящей: ее сердце было исполнено любви ко всем, кто соглашался принять ее любовь.

Ее муж работал грузчиком на пристани братьев Ринглингов, я его никогда не видела. А Делла продолжала ходить ко мне – или к Нэнси, «своему ребеночку», и тогда, когда мне уже не требовалась помощь, прихватывая с собой своего младшего внучонка. Внучонка она оставляла с Нэнси, а сама принималась делать за меня мою работу. Иногда ее удавалось пригвоздить к месту с помощью чашки чая, но нечасто. Потом она работала у меня, когда я ждала Кэрол, – и так с каждым ребенком вплоть до 1911 года, когда «Господь взял ее к себе». Если рай есть – Делла там.

Неужели рай для тех, кто верит в него, так же реален, как Канзас-Сити? Это, как мне кажется, должно вписаться в космологию «Мир как миф». Надо будет спросить об этом Джубала, когда я выберусь из этой тюрьмы и вернусь в Бундок.

В лучших ресторанах Бундока очень популярен «картофель а-ля Делла» и прочие блюда по ее рецептам. Делла многому меня научила. Не знаю, научила ли ее чему-нибудь я – она была гораздо опытнее и мудрее меня во всем, что у нас было общего.

Вот мои первые пять «чековых деток»:

Нэнси Айрин, 1 декабря 1899 г. или 5 января 1900 г.;

Кэрол (Санта-Каролита), названная в честь моей тети Кароль, 1 января 1902 г.;

Брайан-младший, 12 марта 1905 г.;

Джордж Эдвард, 14 февраля 1907 г.;

Мэри Агнес, 5 апреля 1909 г.

После Мэри я не залетала до весны 1912 года – и родился мой любимчик, мой баловень Вудро Вильсон… который позже стал моим любовником, Теодором Бронсоном, а много позже – моим мужем Лазарусом Лонгом. Не знаю, почему я не беременела все это время – но уж точно не от недостатка старания: мы с Брайни старались «выбить чек» при каждой возможности. Нам было все равно, удастся нам это или нет: мы это делали ради удовольствия. Если не получалось, тем лучше: не придется воздерживаться несколько недель до и после родов. Наше воздержание, правда, было неполным: я хорошо научилась действовать руками и ртом, и Брайни тоже. Но в обычные дни мы все же предпочитали старый добрый вид спорта, будь то миссионерский способ или восемнадцать других.

Можно было бы подсчитать, сколько раз мне не удалось забеременеть, сохранись у меня календарь Лиловой декады, где я отмечала свои менструации. Сам календарь – не проблема, но график менструаций, хотя я аккуратно вела его, давно и безвозвратно утерян, почти безвозвратно: потребовалась бы специальная акция Корпуса времени, чтобы его отыскать. Но у меня на этот счет своя теория. Брайни часто уезжал по делам – он «выбивал чеки» на свой манер, как эксперт-экономист по горной промышленности. Брайан считался талантом в своей области, и спрос на него был постоянный.

Мы оба даже не слыхивали о том, что овуляция наступает на четырнадцатый день цикла, что это можно определить, измерив температуру, – и уж конечно не имели понятия о более тонких и надежных методах проверки, разработанных во второй половине двадцатого века. Доктор Рамси был лучшим семейным врачом, которого можно было найти в то время, и его не сковывали табу того времени – ведь доктора прислал нам Фонд Говарда, – но о календарном цикле он знал не больше нашего.

Если бы достать мой менструационный календарь 1900–1912 годов, отметить на нем периоды возможных овуляций, а потом те дни, в которые Брайни не было дома, то почти наверняка выяснится, что у маленьких живчиков и не было шанса попасть куда следует в те числа, когда я не беременела. Почти наверняка: ведь Брайни был призовой жеребец, а я – плодовитая Мать-Крольчиха.

Но я рада, что не знала тогда о календарном цикле, – ведь ничто не сравнится с той сладкой щекоткой внутри, когда лежишь раскинув ноги и закрыв глаза – и ждешь зачатия. Нет, это не относится к многочисленным чудачествам Морин – я неоднократно проверяла это на других женщинах: готовность забеременеть придает любви особую пикантность.

Я совсем не против контрацепции – это величайшее благо, дарованное за всю историю женщинам: ведь эффективные средства предохранения освободили женщину от автоматического порабощения мужчиной, которое было нормой на протяжении всей истории. Но наша древняя нервная система не настроена на предохранение – она настроена на беременность.

К счастью для Морин – когда я перестала быть распущенной школьницей, мне почти никогда не нужно было предохраняться.

В один необычайно теплый февральский денек 1912 года Брайни повалил меня на берегу Блю-ривер, почти в точности повторив 4 марта 1899 года на берегу Лебединого пруда. Оба мы обожали заниматься любовью на природе, с легкой примесью риска. По случаю той вылазки 1912 года на мне были длиннющие шелковые чулки и круглые зеленые подвязки – в этом туалете и заснял меня мой муж: я стою голышом на солнышке и улыбаюсь в объектив. Эта карточка сыграла решающую роль в моей жизни шесть лет спустя, и семьдесят лет спустя, и две тысячи лет спустя.