Персональный миф. Психология в действии - Вера Авалиани

Разговаривая, Олег не смотрел на Ирину.

– Я разрешаю тебе сегодня не работать. Отец не каждый день погибает.

– А я как раз и решил поработать, чтобы не думать о том, что произошло и в чём моя или ваша вина. Когда Карена арестуют – всё прояснится.

Ирина отвернулась, молча помыла посуду.

– Была я лжежена и мать, теперь я лжевдова или роковая женщина. Мне действительно нужна поддержка в моём персональном мифе. Прошлое создает внутри нас каркас, на который нарастает будущее. Но только в том случае, если это – персональный миф, а не персональный блеф. Если кто-то свои вилы и способности преувеличивает, то это будет чем-то вроде того, что кто-то стальные сваи у дома заменил на покрашенные под металл стеклянные трубки.

– Можно я это тоже запишу в вашу книгу.

– Валяй. – Ирина пошла вразнос. В конце концов Макар ей нравился всего пару часов. И она по нему не должна убиваться.

Олег на этот раз не понёс ноутбук в беседку, а просто пересел к широкому подоконнику у окна. Он был оформлен мрамором, как ещё одна рабочая поверхность. Сидя вполоборота к Ирине, он приготовился записывать.

Ирина потёрла переносицу, привалилась спиной к спинке стула и обхватила спинку сзади. При том, что она ещё и положила ногу на ногу, поза её для рассуждений о страсти была вызывающей.

– Что ж, пиши: любовь – это длительная страсть к человеку, которого, узнав, не отвергаешь.

– То есть можно переспать и с подонком, а потом от него прятаться, чтобы не повторять ошибку.

– Ну если грубо и приблизительно, то так. Но не обязательно то, что ты узнал о случайном партнере, окажется именно плохим или постыдным. Например, ты узнаешь, что у него возраст, не подходящий тебе. Или даже не узнаешь, а осознаешь. Или же он – бойфренд несуществующей дочери – моей. Меня бы это остановило.

– А Отче моего – нет.

– Значит, узнав Аню, он её не просто захотел, а влюбился. Хотя она его использовала. Но, завися от него материально, старалась изображать любовь, чтобы он женился. Но в её обращении к нему проскальзывало разочарование и лёгкое презрение.

– То есть все эти годы она осознавала, что любила не его, а меня, но я бросил её, и в том положении…

– И эти мотивы могли у неё быть. Скажу тебе больше – начни вот тебя сейчас пытать – любил ли ты её всё эти годы или только хотел – это будет бесполезно. В нас нет однозначного ответа ни на один вопрос.

– А любовь она и есть только то, что кажется – так в какой-то старой песне поётся.

– У кого-то так. У кого-то любовь – это стимул для всего – для работы, для рождения детей вопреки медицинским показаниям, для того, чтобы дать свободу всё ещё любимой.

– Это вы о себе?

– Это я о своём первом муже. Вот он любил. И я его – но не сразу. После узнавания полюбила, а сперва он меня напугал. Впрочем, в том отрывке, который сейчас будешь читать, – как раз о нём.

Олег откашлялся и начал.

«Это было на танцах в молодёжном международном лагере в Сочи. Как видите, в романе опять фигурирует море – только на этот раз Чёрное. Причём в полном смысле. Зимой, ночью я увидела его впервые. Оно вставало на дыбы, как стадо диких вороных коней с гривами из пены. Оно билось о причал в истерике, потому что был шторм. И ни одной живой души. В этот вечер в южном, тёплом даже зимой, городе на пальмы выпал снег. И мало желающих было гулять по берегу. Собственно, я одна буквально выла на берегу всклоченного, бесприютного, тоскливого ледяного моря…

Туда я отправилась, узнав, в дополнение ко всем обрушившимся на меня тогда горестям, что жить мне осталось чуть-чуть. Одна недобросовестная врач-онколог, которую после осудили за то, что она отрезала груди у здоровых женщин, поскольку писала докторскую на тему рака молочной железы, предложила и мне в их числе ампутировать обе груди. Якобы у меня там раковые опухоли.

Но от того ли, что к тому моменту мне уже не хотелось жить и без страшного диагноза, я восприняла это, как мне казалось, спокойно. Но взяла отпуск и поехала к морю. Первый раз на море – и зимой, на свой день рождения в начале февраля. То есть приехала я первого. И в тот же вечер никакая с дороги, даже не накрасившись, натянув снизу на джинсы полосатые вязаные носки чуть не до колена, я вошла в зал, где шла дискотека, и села в сторонке, собираясь просто поглазеть на толпу перед сном. Но тут же ко мне на скамейку приземлился симпатичный весельчак-питерец, который смешил меня и тянул танцевать. Но я хотела оставаться в своём уголке. Мы с ним шутливо препирались.

И тут подошёл высокий, смуглый и наглый парень с лысиной в полголовы. Изнеженный, рафинированный аристократ по сути своей, по рождению и воспитанию, внешне он походил не то на римского сенатора, не то на итальянского брутального мафиози.

И я его испугалась. Трёхдневная щетина, короткий свитер. Он со своим квадратным подбородком и сросшимися на переносице бровями, над глазами чёрными до синевы и огромными, как сливы, казался опасным. И протянул мне руку таким властным движением, что не встать и не пойти означало отвергнуть его. Я поразилась накалу его страсти в глазах, я инстинктивно собралась сбежать. Я соскочила с места. Он подхватил меня и повлёк танцевать.

Делал он это очень профессионально, отточенными и выверенными движениями. Я не видела ничего, кроме куска его коричневого свитера, голова была высоко вверху. От него шёл жар и запах коньяка и шерсти. Про Дато уже в тот момент, хоть ему и было двадцать пять, нельзя было сказать, что он – парень – точно мужчина. Он вёл меня по залу так, как потом по жизни – защищая и направляя.

Тут в другом конце танцпола произошёл инцидент. Двое парней-армян по указанию и выбору третьего – золотозубого – пытаются утащить с собой полноватую девушку. Она сопротивляется. Все расступаются, не желая связываться с типами явно уголовного вида.

– Ой, – стала я высвобождаться из влипших, казалось, в мою кожу рук «Мафиози», – там какие-то придурки мою соседку по комнате крадут!

Дато поспешил за мной. К пестрой компании, в центре которой оказалась теперь и я, вцепившись, как клещ, в свою соседку-ленинградку, я угрожала армянам милицией. Они просто откинули меня к стене. Дато и Гия подошли к армянам вальяжно и небрежно. Не бросились меня поднимать – не дали возможности усомниться в своей значимости.

Друг Дато – Гия – высокий и опасно гибкий, посверкивающий глазами в предвкушении драки, впоследствии оказался кем-то вроде негласного телохранителя «князя», коим оказался Давид.

Дато надменным, ленивым голосом велел армянину в телогрейке с набором золотых фикс:

– Оставь эту девушку в покое. Она дружит с моей герлой.

Армянин посмотрел не него как на ненормального:

– Ну и что. Я эту, полную хочу. Твой «суповой набор» мне на фиг не нужен. Подбери свою стерву и отвали. Я – Автандил. Меня в этой гостинице все знают, и ни одна сволочь против меня не рыпнется.