Князь сердца моего - Елена Арсеньева

Страха, усталости, печали – как не бывало! Все снаслаждением отряхивали с одежды снег, раскладывали для просушки вещи, тащилидля растопки деревянные раскрашенные доски с ликами русских святых.

Анжель знала, что эти доски называются иконы, что русскиепоклоняются им, и испытывала какое-то странное тревожное чувство, когдасмотрела на них. Она понимала: эти диковинные доски нельзя жечь! Богу, которыйеще властен в этих стенах, сие вряд ли придется по нраву!

Впрочем, Богу тут уже не оставалось места. Следы на полу ина стенах, общая картина человеческой мерзости ясно указывали, что тут ставилилошадей, забивали птицу и скотину, извергали нечистоты... Казалось, нельзяздесь найти незагаженного уголка, и Анжель с тоской в глазах бродила поцерквушке, ощущая страшную тяжесть на сердце и мысленно прося у кого-топрощения.

Вдруг на закопченной стене мелькнуло светлое пятно. Анжельувидела косо прибитую иконку с изображением женщины в серебристо-белом одеянии,с младенцем на руках. Анжель вдруг безотчетно подалась вперед, прижалась губамик ручке младенца и, только отстранившись и осенив себя троекратным крестом,удивилась своему поступку. Крестилась она справа налево, а пальцы ее руки былисложены щепотью, но отнюдь не в два перста, как крестились французы. Верно, этопамять о русском воспитании, подумала Анжель и неприметно прикрыла иконугрязным лоскутом, валявшимся на полу.

Чтобы не привлекать внимания к этому месту, Анжель прошлавдоль стены. Какой-то узор был вырезан на дереве, Анжель с изумившей ее самулегкостью прочла: «Приидите ко мне... И аз упокою вы...» Да, верно, это тожегудит забытая память, если слова чужого языка понятны ей, но эти слова понял бысердцем человек любой нации! Бог – последнее пристанище, где в пору и не в поручеловек преклонит страннический посох свой. Анжель простерла руки к надписи,умоляя Всевышнего простить ее за все, что содеяно на этой земле, в храме сем...

Короткий вздох прервал ее мольбу. Анжель, встрепенувшись,успела увидеть, как темная фигура проворно отпрянула в тень, однако и из тьмыдостигал лица Анжель жгучий взор незнакомца. Она не сдержала короткого вскрика,но тут же, спохватившись, зажала рот ладонью. Поздно – Лелуп уже оказалсярядом.

Он видел в темноте, подобно дикому зверю, и ринулся вперед,в непроницаемую тьму. Послышались звуки потасовки, набежали на шум другиефранцузы, и Лелуп вскоре появился в свете костра, утирая окровавленные губы ичудовищно ругаясь, а за ним его сотоварищи волокли какую-то высокую фигуру врваной черной рясе. Сквозь лохмотья проглядывало поджарое мускулистое тело,однако, не замечая своей полунаготы, монах старательно прикрывал капюшономлицо.

– А ну, чего прячешься? Покажи-ка свою рожу! – рявкнулЛелуп, однако Туше схватил его за руку:

– Черт с ним! Может, у него обет скрывать лицо? Помните, вИспании мы сожгли монастырь, в котором все монахи дали обет молчания на всюжизнь? Ну уж и орали они, когда горела их обитель!

– Ты предлагаешь его сжечь? – усмехнулся Лелуп, и Анжельпередернуло.

– Нет, – вкрадчиво протянул Туше. – Я предлагаю взглянуть наего крест. Я знавал в Москве двух-трех русских толстобрюхих священников, укоторых кресты были украшены очень и очень недурными камешками.

– Видать, религия – твой конек. Надо полагать, ты незамедлил забрать эти кресты? – Лелуп проворно обшарил рваную рясу, но не нашелничего, кроме потемневшего от времени серебряного крестика, который отшвырнул спрезрением. – Осечка! – хмыкнул Лелуп. – Ну-ка, Туше, напряги мозги, что ты ещезнаешь о монахах?

Туше пятерней поскреб засаленную голову.

– Что тебе сказать? – произнес он раздумчиво. – Помнится,одному священнику мы спалили бороду, чтобы лучше расслышать, где он пряталцерковные сокровища.

Глаза Лелупа сверкнули:

– А вот мне кажется, что этому придурку мешает говоритькапюшон на его башке. Что, если снять с него рясу, но, дабы рук не пачкать,зажечь ее?

Анжель тихо ахнула, и быстрый, как молния, взгляд из-подкапюшона пронзил ее. Сердце забилось в горле, да так, что она едва могладышать, с трудом разомкнув губы, чтобы вымолвить:

– У-мо-ляю вас...

Лелуп обернулся к Анжель:

– Что я слышу?! Ты наконец-то разинула рот, девка?

– Да брось ты, Лелуп! – захохотал Туше, и к нему присоединилисьостальные французы. – Не далее вчерашнего вечера я слышал, как твоя мадемуазельорала во всю мочь – вот только не понял, от радости или от страха.

– А мне что за дело до ее радости? Быть с ней – все равночто в сугроб толкать, так эта сучка холодна. Ну, конечно, я помял ей бока,чтобы хоть ноги раздвинула пошире!

Анжель на мгновение зажмурилась. Ей было невыносимо стыдноперед монахом. Его взгляд жег ее, как огонь, хотя она не видела его лица.

– Стыдись! – Туше обращался к Лелупу, но при этом похотливопоглядывал на Анжель. – Ты позоришь знамя французской галантности! Уверяю тебя,какая-нибудь московская барыня, сквозь которую подряд прошел десяток нашихмолодцов, с удовольствием вспомнит каждого из них, ибо они ублажили не толькосебя, но и даму!

– Ну, эту льдину только факелом можно растопить! – злобноощерился Лелуп, и в глазах Туше блеснула робкая надежда:

– Если она тебе уже надоела, я не прочь попробовать своисилы...

– Да и на меня дамы никогда не обижались, – подал голосТолстый Жан, а ему вторили еще трое.

Анжель поднесла руку ко лбу. А ведь нечто подобное ужеслучалось с ней... Неприкрытая похоть в глазах мужчин, насмешки – и полнаябезысходность!

Голос Лелупа вернул ее к действительности.

– Ты, кажется, упоминал о крестах с красивыми камешками? –спросил он.

– Ну, ты хватил, Лелуп! Не высока ли цена за девку? Мне ведьона нужна только на разочек!

– Покажи крест! – велел Лелуп, и Туше, мученически закативглаза, принялся шарить под одеждой.

Наконец что-то блеснуло в его грязной руке, и этот блесквысек искру в прищуренных глазах Лелупа.

– Ты отдашь мне крест, – изрек он. – Но девку возьмешь не одинраз, а... сколько тут камешков, пять? Ну вот, пять раз. Ладно уж, шестой – засам крест.

– Как хочешь, но это не по-товарищески, Лелуп! – вмешалсяТолстый Жан. – Если бы мы знали, что ты хочешь заработать на своей девке, тосмогли бы кое-что предложить. Я ведь ушел из Москвы не с пустыми руками... да идругие тоже!