Инквизиция, ересь и колдовство. «Молот ведьм» - Григорий Владимирович Бакус

этих сестер [т. е. Коломбе из Риети]. Более того, никто из святых кроме монаха (Гр. Б.: sic — так в тексте) Франциска не нес на собственном теле знаки ран от Страстей Сына Божьего, подобно другой сестре [Лючии Брокаделли] — раны, что обновлялись каждую пятницу ее святой кровью, пока кровь стекала из них… Молитвы столь святых известны и истинны перед Богом. Когда они молятся, Господь Бог слышит и дарует победу».[263]

Этот эпизод хорошо иллюстрирует стратегию «брата Генриха из Шлеттштадта» в диспуте с «чешскими братьями» — использовать образы чудес santa viva для того, чтобы свести на нет нравственный идеал скромности и воздержания, который демонстрировали его оппоненты. В глазах большинства сторонников духовные лидеры Unitas Fratrum обладали высоким нравственным авторитетом, который инквизитор еретического нечестия пытался ниспровергнуть, рассказывая с позиции свидетеля о даре стигматов сестры Лючии.

Согласно его логике, добродетели умеренности и кротости были чем-то малозначительным и обыденным при сравнении с ранами Спасителя, проступившими на плоти молодой женщины таинственным образом. Разница между этими явлениями описывалась благодаря понятию «сверхъестественное» (supernaturalis), которое, согласно Р. Бартлетту, активно осмыслялось в рамках схоластической философии и употреблялось как атрибут подлинного чуда[264].

* * *

«Щит, веру святой римской церкви защищающий от ереси вальденсов или пикардов» стал кульминацией деятельности Генриха Инститориса, заявившего о себе на страницах этой книги с высоты положения нунция, посланника апостольского престола в регионе, оказавшегося на переднем крае борьбы католической церкви с ересью. Для большей весомости он упоминал все свои регалии, включая известные нам звания профессора святой теологии и инквизитора. Последнее, впрочем, было ему особенно дорого, поскольку «брат Генрих из Шлеттштадта» предпочитал использовать именно его, описывая запомнившиеся ему случаи из своей биографии.

«Я, инквизитор» (ego inquisitor…sum) пишет он, рассказывая о своем визите для освидетельствования стигматов сестры Лючии из Нарни. Это сочинение, представляющее собой причудливую смесь документов, посланий и проповедей, запечатлело в себе последнее большое начинание Инститориса, связавшее воедино борьбу с еретиками из числа «чешских братьев», осмысление исламской угрозы христианскому миру и усилия по распространению культа итальянских женщин-мистиков.

Последнее представляет наибольший интерес, если нас интересует эволюция взглядов человека, некогда написавшего Malleus maleficarum. История santa viva, изложенная «братом Генриха из Шлеттштадта», позволяет понять его отношение к женщинам с точки зрения его религиозных представлений.

Первым бросается в глаза то, что собственные наблюдения Инститориса несколько противоречили общепринятым сведениям относительно биографии Лючии. Как отмечает Т. Херциг, инквизитор еретического нечестия описывал ее как «наисвятейшую деву» (в «Щите…» Инститорис использовал применительно к ней исключительно термин virgo. — Гр. Б), что привносило определенную интригу, поскольку Эрколе I д’Эсте и его окружение не высказывались на тему девственности новоявленной святой ввиду трех лет, проведенных той в законном браке. Сама она настаивала на исключительной чистоте отношений с мужем и в качестве подтверждения длительного плотского воздержания рассказывала, что в супружеской постели между ними всегда лежало распятие[265] как некий сакральный барьер на пути возможной похоти. Процедура удостоверения в девственности не проводилась, и общими усилиями все старались обойти молчанием столь деликатную тему, принимая во внимание возможный удар по репутации и дальнейшим перспективам канонизации.

В этой ситуации согласованного взаимодействия Инститорис оказался смутьяном, решившим, что наличие стигматов требует полного набора превосходных характеристик. Дополнительный сумбур в его изложение вносила ошибка с возрастом Лючии. В «Щите…» упоминается, что «та жила как девственница на протяжении двадцати семи лет», хотя в действительности в 1500 г. ей исполнилось только двадцать четыре года[266]. Как мы помним по другим его книгам, «брат Генрих из Шлеттштадта» никогда не отличался особой точностью в ситуации, требовавшей оперирования числами.

Помимо собственных наблюдений автора Clypeus содержит также перепечатку юридически оформленных документов, сообщающих о реальности произошедших чудес. Первый из них посвящен более раннему инквизиционному дознанию относительно предполагаемой святости и озаглавлен «Копия публичного освидетельствования касательно стигматов достопочтенной сестры Лючии» (Copia instrumenti publici super stigmata venerabilis virginis sororis Lucie).

Приводимый Инститорисом в его книге документ датирован 1497 г., и его подлинность была подтверждена нотарием по имени Эгидий де Циолис (Egidius de Cyolis). Сведения, полученные в ходе процедуры дознания, подтверждались также наличием двадцати свидетелей, включая герцога Феррары Эрколе I д’Эсте (в тексте указан как Hercules dux Ferrarie). Главный вопрос заключался в выяснении подробностей обретения мистического дара: «В какие дни сии стигаматы от Христа приняла на себя» (in quibus diebus et stigmatibus ipsis a christo receptis in se)[267]. Наиболее вероятно, что инквизитор еретического нечестия спешил отбыть в Чехию и потому не стал дожидаться аналогичного заключения по итогам дознания, в котором участвовал сам, и уехал, захватив с собой копию более раннего Instrumentum publicum.

Второй документ в книге не имеет собственного названия (возможно, титул опустили при публикации) и указан под заголовком «Следует [история] о чудесной жизни девицы Стефаны» (Sequitur de vita miraculosa virgines Stephane). Согласно этому тексту, «после бесчисленных и великих откровений» (Post innumeras & maximas revelations) девице открылась «мистерия страстей Господа нашего Иисуса Христа» (mysteria passionis domini nostri Jesu Christi). «Далее, находясь в созерцании, [как] Иисус Христос принимает на себя терновый венец» (Deinde stans in contemplatione Jesus christus offert sibi coronam speneam), Стефана в мистическом порыве «ответила с великими смирением и радостью: «Господь мой, дай мне его!». Так с великим почтением и благоговением приняла [она] венец терновый со всей болью и страданием, мучением и трепетом». После чего в документе следует подробное описание переживания сестрой Стефаной крестной муки Спасителя, пока, наконец, она не «стала неподвижна на кресте, подобно распятию Иисуса Христа» (manet immobilis in cruce in modum Jesu christi crucifixi). Наконец ей явился сам Иисус с наставлениями относительно «положения церковного». Он повелел ей «отдельно молиться об ордене проповедников блаженного Доминика … Далее молиться за орден святого Бенедикта, святого Франциска и св. Августина. И молиться за все ордена в целом. И за целую церковь»[268].

Стоит обратить внимание на то, что обе истории, рассказанные вместе, взаимно дополняют друг друга, создавая картину божественного присутствия «здесь и сейчас». В то время как одна из «живых святых» в мистическом экстазе переживала Страсти Христовы, на теле другой проступили следы крестной муки.

После instrumenti publici и повествования о мистическом опыте Стефаны Квинциани следовал текст письма, полученного Инститорисом от герцога Феррарского, который излагал свое видение ситуации о чуде «сестры Лючии».

«Стигматы ран Господа нашего Иисуса Христа на теле своем, руках и ногах, в левой стороне груди несла и обрела чудесно и удивительно». «Сии стигматы же мы видели не единожды, но