Черная сакура - Колин О'Салливан

только, что они машут флажками, шнуруют бутсы, приходят поиздеваться надо мной, когда я вытираю с машины пятна от брошенных в нее яиц, а теперь еще вот это. Почему я ни разу не удосужился у них спросить, не удосужился выяснить? Может, мне просто нет дела. Правда? Неужели мне просто нет дела?

Солипсизм. Философская позиция, которую мой отец, пожалуй…

Но почему мне должно быть дело? До чего-либо. До Марины. Какая разница, кто она на самом деле, эта шлюха, которую я люблю, эта шлюха, которую я люблю и ни разу не осязал? Неужели она — это он! (Мы думали, все «трансухи» разъехались по своим циркам. Филиппинцы? Тайцы? Они, эти так называемые комики в роскошных нарядах, сыпавшие дурацкими остротами, годами маячили на наших экранах, а изнывавший от скуки народ, как обычно, поддавался любым новомодным течениям, даже самым дурацким. Помню, как еще подростком смеялся над ними, ощущая смутное любопытство — столь диковинно они выглядели во всех этих боа и браслетах. А потом начались землетрясения, телестанции разрушились, наше самодовольное спокойствие тоже, и трансухи убрались восвояси, мотая хвостиками между ног.) Но что это меняет? Мне только хотелось слышать, как она говорит на своем иностранном языке, слышать эти бессмысленные звуки и пытаться их упорядочить… Я женатый человек, семейный человек, и моя жена… Асами — так зовут мою жену, и…

Дверь открывается, выходит Марина в ядовито-розовом халатике, закуривает сигарету. Удивительно, что еще производят одежду подобных расцветок. Кому она нужна? Возможно, шлюхе. Шлюхе с членом. Она видит мое плачевное состояние: я скорчился на земле, под дождем, ничего на свете не понимаю, вся рубашка спереди заляпана грязью. На лице Марины ни тени удивления.

— Так и думала, что вы придете посмотреть. Самое время.

— Не стоило мне сюда приходить.

— Однако вы здесь, господин Бродяжка. Заходите, развлечемся. Первый раз бесплатно, сами знаете.

— Я ищу дочь.

— Здесь вы ее не найдете.

— Да, но я должен… я вынужден…

— Знаю, всегда немного шокирует, когда застаешь своих сослуживцев за подобным, но они просто мужчины, которые хотят развлечься. Ничего плохого в этом нет. Они никому вреда не причиняют. И, знаете ли, платят хорошо. Правда, они неженатые, в отличие от вас. Наверное, и ответственности никакой не чувствуют. Ваши друзья.

— Они мне не друзья.

— Сами решайте, господин Бродяжка. Я просто протягиваю вам руку. Не хочу причинить вам вреда. Вы мне нравитесь. Мне нравится, как вы приходите поболтать со мной, как вы бродите вечерами. Вы привлекательный мужчина. Я не против познакомиться поближе.

«Ты еще привлекательный мужчина. У всех есть маленькие секреты… всем есть что скрывать».

Я не привлекательный мужчина. Я не намерен ни с кем знакомиться поближе. Ни с кем.

Она достает из-за двери зонтик и раскрывает над головой. В этом прорехи нет. Защитная оболочка. И конец, кажется, не заостренный, на оружие не похож.

— Новый зонтик?

— Да, нам нужны хорошие зонты. По прогнозам, дождей будет еще больше. Уличные женщины всегда сверяются с прогнозом погоды. У меня есть еще зонт, который я беру, когда предчувствую опасность. Знаете?

Не знаю.

Она называет себя уличной женщиной. Сколько всяких определений для того, чем она занимается. Но чем она является по сути? Вот что меня гнетет. Я уже не уверен, чем она является по сути. Я так многого не понимаю.

Она улыбается мне, у нее ангельское лицо, возможно ли, чтобы…

— Никогда не задумывался о погоде, — бормочу я, пытаясь выбраться из мысленного тупика.

— Похоже, вы о многом никогда не задумывались.

На ее обращенном ко мне лице смесь жалости и ехидства. Потом она властно вскидывает голову, приказывая мне подняться. Ее тело отныне мне безразлично, однако я чувствую, что могу ввериться ее повелениям. Я мог бы жениться на ком-нибудь подобном. Она не свалится горестной грудой. Она выходит на улицу промозглыми, дождливыми вечерами, пытаясь насосать себе деньжат; у меня есть вполне приличный, пока еще целый (хотя и мрачноватый) дом, жена и постоянная работа. И все-таки она жалеет меня. Ее тело уже прикрыто. Она вся тщательно прикрыта, с виду такая милая, что хочется обнять (если бы только изгнать из памяти ее придаток). За это я и благодарен.

Марина затягивается сигаретой.

— Хотите разок? В смысле, затянуться.

— Нет. Я не курю.

— Ну разумеется. Вам еще предстоит бегать туда-сюда по футбольному полю. Нужны сильные легкие.

Изнутри доносится довольный вздох. Смех умолк, теперь только вздохи и стоны.

— Судя по звукам, эти парни приятно проводят время. Стоит и вам как-нибудь попробовать. В смысле, приятно провести время.

Однажды мой литературно образованный отец рассказал мне о книге, которую тогда читал[19]. Он вообще любил рассказывать о книгах, любил пускаться в подробности, но благодарных слушателей обычно не находил — кажется, его это не особо волновало, возможно, впрочем, все мы разглагольствуем лишь сами для себя. Книга была про парня, который однажды просто взял и сорвался с места, бросил жену и семью, сел в машину и укатил, сам не зная куда или только смутно представляя себе направление. Отец сказал, что звали этого человека Кролик, и моим молодым (и не слишком внимательным) ушам такое имя героя показалось довольно странным. Отец сказал, что все люди хотят сбежать. Такова их природа: стремиться прочь от рутины повседневного существования. В глубине души каждый человек чувствует, будто может начать все заново где-нибудь в другом месте, зажить по-настоящему. Будто в следующий раз все станет по-другому, гораздо лучше. Той книге, наверное, уже сто лет. Прочту ли я ее когда-нибудь? Нет. Это все в прошлом. Книги мне ни к чему. От книг никакого проку. Ни мне, ни другим. Все, что нам нужно — это корабль, который удержится на плаву, когда какой-нибудь Ной возьмет нас на борт и увезет подальше, в безопасное место. Может, его-то я и разыскиваю: Ноя, а не Руби. Но я делаю то, о чем говорилось в книге, внезапно становлюсь вот этим самым Кроликом, сурово и спокойно смотрю в глаза Марине, а потом пускаюсь бежать вниз по дороге, прочь отсюда. Бегу до самого дома, мокрый от пота и дождя; вымок насквозь, продрог. Открываю дверь и падаю в прихожей, тяжело дыша, стены ходят ходуном вокруг меня.

Ходят. Ходуном. Все ходит ходуном. Вокруг меня. Как будто я сижу верхом на детском новогоднем волчке, который дергают за ниточку и раскручивают до предельной скорости. Мне надо успокоиться, медленно выдохнуть, чтобы осознать, где я — кружащаяся голова на кружащейся планете. Неужели таков удел каждого человека? Не только