Имитация страсти - Евгения Михайлова

А беседа свелась всего лишь к одному предложению Ильи Харитонова. Он попросил меня выучить наизусть два своих номера мобильных телефонов и один Кольцова. И звонить по ним в случае любой опасности. По тону, значимости каждого слова я поняла, что опасности неминуемы. Они совсем рядом. И главный источник – в моей супружеской постели. И в этом суть встречи и моей жизни.

Александр оставался дома до полного заживления раны. Он не вызвал даже своего домашнего врача для того, чтобы тот его осмотрел. Речь явно шла о пуле, о которой больше никому не следовало знать. Кстати, эту пулю, извлеченную мной кустарным способом, бережно упаковали и куда-то увезли, даже не отмывая от крови. Она должна их привести к оружию, из которого выпущена, а затем и к владельцу.

Александр по-прежнему руководил бизнесом по телефону. Меня немного удивляло, что он не ищет замену своему финансовому кардиналу Пономареву, но, возможно, это было связано с тем, что и эта гибель осталась тайной. Никаких разговоров об отправке тела Пономарева в Америку, гражданином которой он являлся и где, видимо, есть какие-то его родственники. Никаких похорон в Москве. Человек просто исчез.

Меня это наводило на разные мысли. Пономарев ехать туда не хотел, Александр его заставил. Когда я вошла, он лежал напротив Александра с пулей во лбу. Это была не казнь предателя? Тот, кто захотел разрушить империю Груздева, прибрать к рукам его бизнес, недвижимость, финансы, должен был получить полную информацию о счетах, адресах – всей открытой, полускрытой и закрытой финансовой сети.

Эта информация в полном объеме была только в голове Пономарева. Не могу себе представить, кто и за какую сумму мог бы купить столь всемогущего информатора. А если за обрушением торговой сети, налетом и покушением на жизнь Александра стоял именно Пономарев? Серые кардиналы иногда становятся диктаторами.

Пока мне ясно лишь одно: разбирательство людей Александра не закончено, все, что произошло, известно очень узкому кругу. О дальнейших планах Александр, может, кому-то и расскажет, но точно не мне. Достаточно того, что я – главный свидетель. Для этого достаточно, чтобы над моей головой постоянно висел меч.

В ближайшие дни должен был состояться форум бизнесменов и экономистов в Подмосковье. Александр запустил в СМИ информацию о своей болезни из-за травмы в тренажерном зале. Счел преждевременным появление на публике.

Постоянное присутствие в квартире такого хозяина – это совсем не то прозябание и алкогольное прокисание, какое я наблюдала в огромном особняке в Санта-Фе. Там его просто никто не видел. Здесь…

Кроме того, что сам Александр был постоянно напряжен, озабочен, на связи с разными службами и людьми, мы не могли на него не натыкаться в таком ограниченном пространстве. Он уже ходил по квартире, интересовался запасами в холодильнике, приготовлением еды, обедал и ужинал со мной и детьми. Вечерами он приходил в детскую, где я читала мальчикам книги, мы рисовали, смотрели фильмы, просто разговаривали обо всем. По ночам он являлся в мою комнату, которая и была теперь нашей супружеской спальней. Его кабинет был его крепостью. У меня такого уголка не было в этой квартире. У детей, в принципе, тоже. Никто из нас не мог запереть дверь перед хозяином.

Я научилась выпивать стакан водки перед сеансом супружеской любви. Только так удавалось получить хоть какое-то физиологическое даже не удовольствие, а успокоение на минуту, на час. Успокоение в волне гнева, протеста против униженности рабыни, не имеющей человеческого выбора. Есть такая шутка: зануде легче дать, чем объяснить, что ты его не хочешь. Кровавого бандита легче убить, чем отказать ему в том, что ему требуется именно в тот момент, когда он тебе особенно ненавистен.

И все же при таком нашем супружеском раскладе я старалась увести Александра поскорее из детской. Потому что детям еще не открылись расчет и взрослое благоразумие. Они еще не стали лицемерами и не смогут скрыть свою ненависть, если она возникнет. А до ее возникновения оставалась пара вечеров, несколько хамских насмешек отца, грубый окрик или, не дай бог, прикосновение.

Даже ласковый и добродушный Петя иногда смотрел на отца с недоумением, с неосознанным превосходством разумного существа над неразумным. Но он тут же поворачивался ко мне и все забывал в нашем горячем контакте на немыслимом уровне. Связь волчицы и ее самого любимого волчонка в окружении охотников.

С Колей все было сложнее. Вся моя преданность, открытость ему, желание постоянной поддержки в его интересах – все это, вместе взятое, не было причиной прощать что-то отцу. Коля был настолько старше Пети, причем далеко не только по годам, что сам факт того, что я уходила от них вместе с Александром, был для него доказательством моей вины, сговора, предательства.

В тот вечер мы с детьми пришли к ужину после многочасовой прогулки в парке Лосиного острова. На обратном пути попали в пробку почти на час. Дети устали, были голодными, у Пети слипались глазки, Коля, как всегда от переутомления, был немного взвинченным.

Я помогала Ферузе подавать на стол и думала лишь о том, как поскорее уложить детей спать. Очень надеялась на то, что Александр не придет к ужину. Так сначала и было. Мальчики уже доедали свои воздушные сырники, рецепт которых я отыскала накануне, а Феруза сумела по нему создать шедевр. Перед ними стояли чашки с горячим какао, которые я делала на козьем молоке. И тут дверь столовой распахнулась, и вошел Александр, продолжая на ходу громко говорить о чем-то по телефону.

Разговор был, если можно так выразиться, деловой. То есть о том, что нужно с чем-то справиться, что-то преодолеть, кого-то убедить, заставить. Суть, конечно, никому не ясна из посторонних слушателей, но текст состоит всегда из грубых, очень грубых и матерных слов и их образований. Александр не ругался, общаясь с домашними, но дело есть дело, тут он не намерен себя ограничивать и соблюдать дурацкий этикет.

Он продолжал разговаривать, плюхнувшись на свое кресло, показав Ферузе пальцем, что ему положить на тарелку, наливая себе в стакан виски. Потом на минуту прервался, начал есть, но ему опять позвонили, и он продолжал раздавать приказы и угрозы, умудряясь при этом пить и жевать.

Я посмотрела на детей. Петя допил свое какао, разомлел, прерывисто вздохнул и заерзал на стуле, как птенчик в гнезде, собираясь, кажется, уснуть. Коля, наоборот, явно не мог сделать следующий глоток. Он сидел весь напряженный, бледный, со страдальческим выражением глаз.

Я шепнула ему:

– Спокойно допивай. Я быстро отнесу Петю, вернусь, и мы уйдем.

Я так научилась рассчитывать время, каждую секунду, что чаще всего успевала уложиться в единственно возможную паузу до любого взрыва. И на этот раз быстро и по порядку умывала, переодевала Петю. Уложила, и надо было бежать в столовую. Но не сдержалась и лишнюю минуту погрелась в облаке родного, блаженного тепла и сладкого запаха детского сна. Пошептала что-то на ушко, погладила, завернула… Вернулась… А там – гроза.