Убийство девушку не красит - Лидия Ульянова

– Ты посиди, твоя, наверно, опять по кабинетам подол задирает. Подмахнет сейчас кому-нибудь и явится, куда денется…

А в прошлом месяце вышел и совсем вопиющий случай. Хозяин соседнего кабинета договорился о встрече с весьма важным свидетелем, да опоздал. Выезжал на место преступления. Двое солидных, немолодых мужчин по наивности постучались к Заморевичу, справиться у него о соседе. Заморевич, напустив на лицо горестное выражение, чуть не выдавив из глаза слезу, пояснил:

– Не ждите, беда у нас. Сергей Васильевич сегодня утром на работу опаздывал, бежал и под трамвай попал. Ноги отрезало. От потери крови скончался, до больницы не успели довезти.

Сергея Васильевича Заморевич не любил. Вчера только в буфете сцепился с ним из-за последних бутербродов с колбасой.

Нежданно-негаданно приобщившись к чужой беде, свидетели горестно покачали головами, пробормотали осторожные соболезнования и покорно ушли, понимая, как неуместны они в данный момент. Вышли на улицу, покурили в машине, посовещались и поняли, что смерть следователя их проблем не решает. Вернулись прямо в кабинет к прокурору, где в тот момент преспокойно отчитывался по делу абсолютно здоровый и бодрый Сергей Васильевич…

Если начало этой истории прошло незамеченным для многих в здании прокуратуры, то окончание ее слышали одновременно на всех этажах. Из характеристик, выкрикиваемых в адрес Заморевича багровым от ярости Сергеем Васильевичем, самыми приличными были «старый сифилитик» и «гондон рваный».

Что двигало в такие моменты мыслью старшего следователя, было тайной за семью печатями и для него самого. Шутки казались ему в тот момент остроумными и изящными, истинно английскими. А что не всем понятными, так английский юмор тоже не до каждого доходит…

Когда Катя вошла, Борис Николаевич, ходко двигая мышкой в попытке сохранить последнюю виртуальную жизнь, как раз прикидывал в уме, что бы он мог сейчас делать в маленькой Зинкиной квартирке. А делать он мог ого-го что, потому что к визиту подготовился заранее, упрятав во внутренний карман пиджака коротенькую золотую цепочку для аккуратной Зинкиной лодыжки. И вот вместо этого приходилось терять время в пустом кабинете в ожидании какой-то там бабы!

Дело об убийстве гражданина Пояркова было для Заморевича лишней головной болью и досталось ему исключительно по причине эпидемии позднего весеннего гриппа, скосившего большинство сотрудников. Широко известный в узких специфических кругах наркодиллер Михаил Кузьмич Поярков был слишком одиозной фигурой: все и всё про него знали, а взять не могли. Уж очень щедро платил Михаил Кузьмич наверх – тоже, видать, знал цену свободе.

Малая толика «спонсорских средств» Пояркова вливалась иногда ручейком через более мелкую рыбешку и в речушку благосостояния Заморевича. Ручейка было жаль. И было хорошо понятно, что спустит с него начальство за это дело три шкуры. Круг подозреваемых был одновременно и слишком широким, и сужающимся до точки ввиду полного отсутствия конкретных подозреваемых лиц.

С первого взгляда на Катю Борис Николаевич испытал смесь восхищения, бессильной злости и острого желания обладать. Все вместе взятые двадцатитрехлетние Зиночки, встретившиеся на его трудном жизненном пути, не шли ни в какое сравнение с этой сердитой и усталой женщиной, возникшей на его пороге. В ней чувствовалась порода, огонь, а главное – внутренняя сила. С юности крестьянский паренек с Гомельщины тайно мечтал о таких – роскошных, раскрепощенных, свысока смотрящих, готовых в любую минуту выпорхнуть из рук, дать отпор. Такая не отдастся за коротенькую браслетку на ногу. Да она и за длинную не отдастся, диковинная заморская птица, не поющая в неволе. Перед такими старый Дон Жуан Заморевич всегда жутко робел, боялся что-нибудь предложить из-за очень реальной возможности отказа. А отказов он не любил, они глубоко ранили его самолюбие. И поэтому никогда таких баб не имел.

Ее не портили ни круги под глазами, ни перекошенный ворот дорогого пальто, ни морщинки галочкой вниз от носа, ни потерянный вид. Просто птица временно заболела, попав из своей сказочной страны в промозглую гриппозную питерскую весну.

Майор быстро скосил глаза себе на грудь, проверив, все ли там в порядке, не съехал ли в сторону галстук. Галстуком своим он втайне гордился: хоть и купленный женой в секонд-хенде, на обороте он имел маленький неброский ярлычок «Пьер Карден».

– Старший следователь по особо важным делам советник юстиции Заморевич Борис Николаевич, – гордо представился он, не вставая.

«Батюшки Святы, как же у них тогда младший выглядит!..» – ужаснулась Катя.

Ей казалось, что на лбу сидевшего перед ней мужика светится яркая бегущая строчка «ХЛЫЩ!». Все в нем вызывающе кричало, что помощи ждать неоткуда. Особенно галстук.

Снова были выполнены положенные законом процедуры знакомства. Человек-Ухо не ушел, тихо примостился в углу старенького дивана и слушал.

– Скажите, Екатерина Сергеевна, есть ли у вас адвокат, услугами которого вы бы хотели воспользоваться? – Заморевич был дежурно вежлив и, на всякий случай, даже предупредителен. Неизвестно на что способна сидевшая перед ним особа.

Знакомый адвокат у Кати был, периодически она консультировалась с ним по вопросам своего бизнеса, но она скорее откусила бы себе язык, чем призналась кому-то из знакомых о постигшем ее позоре: на ночь глядя оказаться в прокуратуре по подозрению в убийстве.

Она только покачала головой из стороны в сторону.

– Тогда мы предлагаем вам дежурного адвоката. У вас могут возникнуть затруднения при допросе, который мы сейчас начнем.

Адвокат был очень молод, но при этом нездорово толст и неопрятен. Глаза практически скрывались за сильными стеклами очков в толстой «роговой» оправе из пластмассы. Мужчина длинно представился, с регалиями и названием некоего адвокатского сообщества. Катя запомнила фамилию: Семенов.

Адвокат Семенов важно попросил у хозяина кабинета разрешения несколько минут пообщаться с клиенткой наедине и вывел Катю по коридору в какой-то грязный закуток, далеко на подступах к которому заканчивался евроремонт. В закутке было по-советски казенно и убого: парочка видавших виды письменных столов в застарелых чернильных пятнах, ряд недокалеченных разномастных стульев с дерматиновыми сиденьями и большая банка от «Нескафе», доверху забитая вонючими окурками.

– Екатерина Сергеевна, в чем вас обвиняют? – быстро и по-деловому уточнил Семенов.

К этому моменту Катя уже столько раз слышала эти обвинения, что с грехом пополам сумела сформулировать. Семенов, мелко затягиваясь и соря пеплом на выпирающий живот, так же коротко расспросил ее о знакомстве с убиенным Поярковым. Катя рассказывала путано и невнятно, чувствовала это и оттого еще больше путалась.

– Так. Вину свою, разумеется, нужно признавать, – безапелляционно постановил Семенов.

– Какую вину?… – испугалась Катя.

– Вашу вину по делу. Вы же понимаете, что в городскую прокуратуру вызывают не случайно. Сами признаете, что с Поярковым знакомы, – строго окоротил адвокат. Подумав, добавил мягче: – Признавать хотя бы частично. Частично нужно обязательно.