Федор Никитич. Московский Ришелье - Таисия Наполова

Восторженное возбуждение любви было в нём столь сильным, что он, не помня себя, поскакал по знакомым косогорам и не сразу заметил, что конь привёз его в родной костромской хутор.

В тот день Фёдор узнал, что она боярышня Шереметева, узнал её имя. Только она была дочерью не Ивана-монаха, а его младшего брата, тоже Ивана, прозванного Меньшим.

Нетерпеливый и горячий, он не стал раздумывать, а поклонился в ноги родителю и попросил сосватать за него Елену Ивановну Шереметеву. Никита Романович окинул сына суровым взглядом. Никогда он так не смотрел на него.

— Матушка больна, а ему, вишь ты, жениться приспичило!

— Она благословит меня, я знаю!

— Ишь ты, благословит, да я не благословлю...

Фёдор понял, что причиной отказа отца была не болезнь матушки, а неведомая и важная причина. Но думать об этом не хотелось. Понимая, что толку от отца не добьёшься, он начал размышлять, как бы встретиться с Еленой. Приехал наугад ранним утром, как и в прошлый раз, но голоса её не было слышно, а постучать в дверь не решился. Несколько раз проскакал на коне мимо её окон — напрасно. Тут взгляд его упал на деревенского мальчишку лет десяти, стоявшего у ворот. На нём была посконная рубаха с разорванным воротом, достававшая ему чуть ли не до пят. Лицо его было унылым и бледным, но в глазах сквозили острая приглядка и живой интерес к молодому боярину, объявившемуся в их хуторе. Фёдор поманил мальчика пальцем. Тот охотно приблизился.

— Ты чей будешь?

— Степахи-кузнеца.

— А зовут как?

— А тебе на што?

— Дело доброе можешь мне сделать, а я тебе за то грошик дам.

Мальчик метнул быстрый взгляд на кошель, привязанный у пояса всадника. Фёдор протянул ему монетку.

— Бери! Да скажи боярышне Елене Ивановне, что завтра поутру я буду ждать её в церковном саду после службы. Скажи, что у меня к ней есть важное дело...

Мальчик взял монету и кивнул головой.

— Только никому не сказывай!

— Нешто я сам себе ворог!

Елена появилась внезапно в самом начале запущенной аллеи, когда Фёдор отчаялся дождаться её. Светло-зелёный летник, искусно вышитый гладью и серебром, казался на ней свободным, словно слегка наброшенный плащ. Она шла так, будто ничего не видела и не слышала, и, если бы он не остановил её, она так бы и прошла мимо, не поднимая глаз.

— Елена!

Она вздрогнула и встала, но глаз не подняла.

— Разреши называть тебя этим прекрасным именем!

— Зови меня Еленой Ивановной!

— Подними на меня глаза, Елена. Я не обижу тебя. Я говорил со своим родителем, чтобы засылал к вам сватов, а слова твоего ещё не слышал.

Она взглянула на него с ласковым удивлением, но тотчас же смущённо опустила глаза. А как много выразил этот взор в одно мгновение! В нём было и зарождающееся чувство, и тоска, и мольба о чём-то.

— Согласна ты стать со мной под венец, Елена?

— Как Бог изволит, а мы своей волей ничего не установим. Пора, боярин.

Она быстро огляделась: не увидели бы злые люди, не то оплетут сплетнями да наговорами. Фёдор и сам опасался за неё.

— Скажи, радость моя, как устеречь минутку, чтобы увидеть тебя?

Елена молчала. Раздавшиеся вблизи голоса разлучили их. Они расстались, так и не договорившись о встрече.

Но хмельные ароматы весны вновь привели Фёдора на знакомое подворье на другой же день. Ещё не пропели первые петухи, а он уже издали сторожил её двери и скоро был вознаграждён за любовное нетерпение. Елена показалась на крылечке. Увидев его, она слегка вскрикнула, но пошла ему навстречу. Они договорились встретиться вечером.

Самым потаённым местом на подворье был густой орешник. Укрыв Елену плащом, Фёдор повёл её в этот укромный уголок. Господь даровал им эту лунную ночь. Как красивы в лунном сиянии, как лучезарны были её глаза, как трепетно отозвались губы на его поцелуй!

Это свидание тоже было недолгим. Она пугливо вздрагивала при малейшем шорохе в ночи.

— Ничего не бойся, моя царица! Нынче же поклонюсь родителю, чтобы слал сватов безотлагательно.

— Ах, нет... Ныне ещё не пришло время. Станем ждать батюшку. Он должен скоро вернуться из похода. А поначалу с матушкой обговорить надобно. Она ныне за больным братом ходит. Это недалеко от хутора. Я скоро вернусь.

— Ах нет... Мне надобно поначалу в монастырь съездить к батюшке, дабы благословил меня...

Фёдору пришлось долго ждать, пока Елена через сенную девушку не подала ему весточку о своём возвращении. А без неё даже солнце казалось тусклее и дни тянулись, точно годы.

При встрече он так сжал её в объятиях, что она вскрикнула.

— Елена, я потерял из-за тебя весь разум.

Она засмеялась каким-то новым грустным смехом.

— Так скоро?

— Тебе смешно, а я сам не свой. Забываю выполнить поручения отца, книги не идут мне на ум. Я забросил даже охоту.

Но вскоре неясные печальные предчувствия Елены оправдались. Судьба послала ей тяжёлые испытания и большое горе. Не вернулся из похода её отец. Мужественный воевода, он погиб в битве под Колыванью. После его похорон Елена слегла от горя. Сам царь навестил её, больную. Боярин Иван Шереметев Меньшой был у него в приближении, не в пример своему старшему брату-монаху. Иван Васильевич Меньшой был обласкан при жизни царским вниманием.

Не определит ли это впоследствии и судьбу Елены Ивановны?

Но в то время думалось о другом. Фёдор с нетерпением ожидал конца траура.

Однажды, чтобы сделать ей приятное, он сказал:

— А верно ли говорят, что ты похожа на своего родителя?

Она печально опустила голову. Подавляя непонятную, внезапно подступившую к сердцу тревогу, Фёдор произнёс:

— Я буду твоей защитой, Елена!

И такая неизъяснимая безмерность любви была в его голосе, что лицо её просияло от счастья.

— И ты не станешь думать о печальном.

Она покачала головой.

— Как не думать, коли на сердце тяжело?

— Дай срок, и я возьму твои тяжести на свои плечи!

— Нет, родимый, нет! Ты не волен взять на себя мою горькую долю!

Он вздрогнул: таким страдальческим было её лицо. Вспоминая позже этот разговор, он станет думать, что Елену посетило в те минуты пророческое видение. Ещё не испив до конца отпущенных ей страданий, она словно бы предчувствовала грядущие беды...

Ему же эти страхи казались излишними. Жизнь в избытке наградила его упорством, неистребимой верой в свою счастливую судьбу. Все эти дни он жил как в хмельном тумане, не помня себя от радости, и был далёк от мысли, что его подстерегает злая судьба.