Бедолаги - Катарина Хакер

Бентхэм встал, принялся шарить на столе и в нижнем ящике, то ли искал что-то, то ли раздумывал над ответом.

— История, семья, наследование, последовательность… А мы, юристы, как те же историки, всегда на стороне самой истории, доказывая обратную силу законов, объективную справедливость. Между прочим, Миллер развелся в шестьдесят лет и собирается пойти к гадалке.

Якоб сидел на стуле с изящно изогнутыми подлокотниками, светлая полотняная обивка, ореховое дерево, конский волос. В дверь снова заглянула Мод, покачала головой.

— Пусть у истории нет ангела-хранителя, но на кого-то надо полагаться, не так ли? Я согласен, со всем согласен, — продолжал Бентхэм. — Но отчего же нет такого закона, отчего нет закона о равноценной компенсации? Зачем требовать того, что утрачено? Настаивать на том, чего не исправишь? Исправить ничего нельзя.

Вот что он искал: картонную папку, перехваченную резинкой. Красная пересохшая резинка разлетелась на части, когда он попытался ее снять, и шлепнулась на пол. Бентхэм наклонился, но резинку с пола не поднял. Мод в третий раз сунулась в дверь с телефоном в руке, энергично кивая и делая Якобу знаки. Бентхэм тоже кивнул, подтверждая: хватит, мол. Обернулся к своему столу, бормоча и ворча, словно его отрывали от важных дел. Но, похоже, еще и посмеивался. «Над чем? — спрашивал себя Якоб. — Что это было?»

Спустя два часа за ним зашел Элистер; с Изабель он уже поговорил. Вообще они — Якоб и Изабель — решили встретиться сегодня пораньше, купить наконец-то туфли, а еще теплое одеяло, такое никогда не помешает, хотя погода сегодня отличная, атмосферное давление высокое, на завтра тоже обещали солнце, и вот она, весна, скоро уже весна. Но Якоб забыл про их уговор. Из библиотеки слышался шум пылесоса, уборщица Джильман приходила с восьми до девяти и часто засиживалась у Крэпола, ведь она не торопится, ведь она, по ее словам, терпеть не может долгую дорогу до Финчли. Элистер утверждал, что она надеется где-нибудь еще посидеть, перекусить с Крэполом. Он, дескать, встретил их вместе в Британском музее, или это было в Коллекции Уоллеса? «Славная парочка», — хихикнул Элистер, когда они шли мимо библиотеки. И вообще Крэпол из ваших, родился в Германии, всегда простужен, но исключительно любезен и, кстати, сегодня долго беседовал с Изабель, которая заходила часа два назад за Якобом, но узнала, что тот очень занят, и велела ни в коем случае его не отвлекать. «Крэпол ей объяснил, — радостно и по-кошачьи лукаво продолжил свой рассказ Элистер, — что не стоит волноваться по поводу войны: будет, не будет». Хотя сам он, Элистер, должен добавить, что террористические акты тем самым откладываются, но не отменяются. А сегодня вечером он предлагает втроем сходить в Национальный кинотеатр, где такое уютное кафе. И хлопнул по плечу Якоба, уставившегося на него в полном изумлении.

В шесть часов Изабель, распрощавшись с библиотекарем Крэполом и с Элистером, вышла на Девоншир-стрит, миновала высокие ее дома и свернула на юг. На Бэйкер-стрит она выпила кофе, а потом направилась к Темзе, перешла через мост Ватерлоо, где тротуар был еще не уложен, но уже открыт для пешеходов, к Саут-Бэнку, далее мимо Национального театра, мимо Национального кинотеатра. Торговцы книгами собирали свой товар, свои лотки и столики, а она пошла вниз по течению реки, мимо песчаных отмелей, откуда в былые времена связанных преступников бросали в воду. Саут-Бэнк во время войны сровняли с землей, но как в это поверить? Бомбы, вспышки, горящие верфи, полыхающие дома? Вот она, галерея Тейт-Модерн, огромная, коричнево-черная, почти без окон. И дамы в коктейльных платьях, розовых и светло-зеленых, показываются у входа; какой-то господин в элегантном костюме двигался прямиком на Изабель, но в последнюю секунду все-таки уступил ей дорогу.

Сумерки растворились в темноте. Лондон на другом берегу вспыхнул огнями. Мимо проплывал собор Святого Павла. Окна домов на берегу поблескивали, словно корабельные иллюминаторы. Бегуны, прохожие, парочки обгоняли ее, останавливались у балюстрады, смотрели на воду. Мальчишки крутили педали, подпрыгивая и взлетая, выкручивая фортели на маленьких своих велосипедах. Собаки рвались с поводков, напрасно пытаясь утащить за собой хозяев, и двое детишек, тоже на поводках — бегунках, учились шагать впереди родителей. Якоб и Элистер ждут ее с восьми до полдевятого в кафе кинотеатра. И вот опять перед ней галерея Тейт, у входа стоит старик, что-то приговаривает, зачесывает волосы, склонив голову набок, внимательно смотрит на дверь, которая открывается сегодня в последний раз, выпуская плотного чернокожего человека с большой связкой ключей, чтобы тот покрепче запер ее. Теперь пора. Изабель поправила вельветовую юбку, перевернувшуюся на девяносто градусов, не меньше, глянула на кроссовки, подняла левую ногу, правую ногу — белый цвет давно стал грязно-серым. Нечего откладывать, завтра надо купить туфли, заодно и одеяло.

— Ага, вот и ты. — Зеленые глаза Элистера радостно вглядывались в ее лицо, а Изабель потянулась к Якобу, чмокнула его, но не в губы: он неловким движением попытался сохранить равновесие на высоком стуле, рукой задел ее плечо, и поцелуй пришелся на висок. — Надо нам всем пойти на концерт, — заявил Элистер. — Джон Адамс, Джон Зорн и Джон Вулрич.

— А когда концерт? — спросил Якоб без всякого интереса.

Элистер заглянул в программку:

— Уже начался.

И оба вопросительно посмотрели на Изабель.

— Мне и тут хорошо, — отозвалась она, смутно почувствовав разочарование. И подумала: «А в мире будто бы ничего не происходит».

Якоб ослабил узел на галстуке, встал и пошел за сидром для Изабель.

Позже, когда они ждали поезда на станции «Черинг-Кросс», она вдруг увидела, как по рельсам бегают мыши, суетятся, прячутся за рекламными плакатами.

— Черные мыши стали бы серыми, если их помыть, — поделилась она с Якобом, в волнении поглядывая, не идет ли, наконец, поезд.

«Только с мышами ничего не случится, с ними никогда и ничего не случается», — думал Якоб, также охваченный нетерпением. На остановке «Кентиш-Таун» он вышел совсем раздосадованный и попытался ее поцеловать. Эскалатор опять сломался, и им пришлось преодолеть сто семьдесят пять ступеней вверх. А наверху, приклеенные на стекло лицом к улице, висели два объявления. Одно о розыске, другое — обращение к возможным свидетелям нападения на человека со смертельным исходом.

— Да ведь это было вчера! — воскликнула Изабель.

Якоб рассматривал лицо молодой женщины на втором листке. Явно младше Изабель, однако и он разволновался, уверившись в этом, — несомненно на нее похожа. Разыскивается, вот уже год разыскивается. Он прочитал: «Мэй Уоррен, двадцать шесть лет, рост один метр шестьдесят девять сантиметров, волосы темно-русые, особых примет нет». Он обернулся к Изабель, чтобы взглянуть на родинку на ее щеке, но она была далеко впереди, постояла в дверях, собираясь выйти, шагнула на улицу и прошла несколько шагов, так что он ничего не рассмотрел.

«Здесь не хватает ненужных мелких вещиц», — размышляла Изабель, протирая пыль. Возле небольшой стереоустановки штук двадцать дисков, на комоде кувшин для цветов и вазочка, куда Якоб кладет деньги на хозяйство. Под камин заходит, словно срастаясь с ним, светлый ковер, а решетка черная, из кованого металла. На полке два подсвечника. Легкий запах клея все еще держится в воздухе: ковровое покрытие сменили незадолго до их переезда.