Бедолаги - Катарина Хакер

Джим оборвал его речь, собрался уходить, сунул ему конверт — чем проще, тем надежней, старый способ, проверенный Элбертом и безупречный. Элберт взял деньги, но тут же сообщил, что у него для Джима денег нет, а тот уже протянул руку и смотрел теперь озадаченно, сердито.

— Пойми, — опять этот плаксивый голос, — мне надо подумать о будущем.

Вот отчего Элберт не носит деньги при себе, он теперь не имеет дела с наркотой, пьет как все люди пивко и собирает дань, заставляя других бегать по городу, вот и всё. И здесь, в пабе, Джиму не до разборок. Тот расписывает грядущие ужасы, а сам спокойно и домовито готовится к ним, как белка к зиме, собирает припасы. Джим побледнел:

— Думаешь, я хоть раз сам зайду в твой вонючий офис в Брикстоне за товаром? Ошибаешься!

И как ни пытался Элберт его утихомирить, успокоить, Джим думал: «Вот люди! Могут в деталях воображать катастрофу, потому что уверены: им-то ничего не грозит».

— И с Беном встречаться не буду! — продолжал он упорствовать.

В итоге договорились, что Джиму позвонит Хисхам.

— Ты видел объявление про Мэй? — спросил Элберт напоследок и похлопал его по плечу.

Проходя по улице Кентиш-Таун, он через окно «Пангс-Гарден», китайской забегаловки, увидел Дэйва с пакетиком жареной картошки и зашел внутрь. Дэйв просиял и начал сумбурно докладывать — будто именно Джим поможет навести порядок! — про пять фунтов, украденных для сестренки, и про скандал, и что дома он ночевать не будет, хотя сам не знает, куда податься, а ребята пообещали, дескать, можно к ним, но его кинули. Джим заказал маленькую порцию картошки и блинчик с овощами, и они уселись на зеленую скамейку у окна. Только они не сразу вышли, а остались перекусить здесь, под наблюдением четырех-пяти китайцев, которые что-то готовили или убирали за прилавком, поглядывая в зал. Вдруг в низком потолке открылся люк, и три женщины спустили оттуда лестницу.

— Средняя палуба, — хмыкнул Джим. — Размножаются там, как кролики, потом лезут вниз и расползаются повсюду, куда ни плюнь.

Дэйв испуганно взглянул на него, но уже через секунду твердо возразил:

— Нет, сэр, они тут очень хорошие. Сколько раз давали мне с собой еду для сестренки.

Старик наверное, хозяин — уселся перед телевизором и хлебал ложкой суп, жена начищала сковородки, а двое сыновей шептались в уголке.

Дэйв, поерзав на скамейке и выпрямившись, вспомнил, как он встретился тут с Джимом первый раз. Двое парней из школы, готовые шататься по улицам до самого утра, ждали снаружи, то и дело стучали в окошко, и Джим сразу сообразил, в чем дело. В воздухе запах горячего жира, но это и неплохо, и Дэйв стал каждый день сюда заглядывать в надежде застать Джима. Покупал пакетик картошки, если были деньги. А потом встретил его на улице Леди Маргарет, буквально через два дома, и Джим сказал, чтобы тот не вздумал звонить к нему в дверь.

Против Дэйва он, мол, ничего не имеет, но вот парни, которые его достают, Джиму очень не нравятся: мелкие кражи и короткие ножички, брехуны и наркота, а школа, ясное дело, побоку. «Я не стану пробовать наркотики», — серьезно произнес Дэйв, и Джим кивнул.

Придя домой, Джим запер за собой дверь, прибрал квартиру. Потом лег на диван, включил телевизор. В воздухе за окном струей поднимался пар от газового отопления. Верно, Дэйв так и не решился пойти домой. «Но где же все-таки Мэй?» — снова спрашивал себя Джим, воображая, как Дэйв крадется по улице и как парочка из дома 49 уютно устроилась, обнявшись, на диване перед электрическим камином.

Они встретились на Эджвер-роуд, Джим вышел из метро, Хисхам из какого-то магазинчика, и быстро к нему:

— Пойдем обедать, я приглашаю.

Джим недоверчиво огляделся.

— Я приглашаю, — повторил Хисхам, пожав плечами, — все-таки за мной должок.

Пакет он попытался тут же сунуть Джиму в руку, но Джим, поморщившись, отказался:

— Нет уж, сам неси!

На улице перед кафе сидели мужчины с кальянами. Экран в ресторане, на всю стену, показывал арабскую телепередачу, официант ловко балансировал подносом, уставленным чайными стаканами, а у окна сидела в одиночестве перед тарелкой молодая женщина в платке, ела свою питу и заливалась слезами. Совсем рядом шумел, грохотал транспортный поток. Пахло жареным мясом, на лотке у овощной лавки лежали незнакомые плоды, вялые, бурые, чешуйчатые, как кожа ящерицы, шишковатые. Хисхам проверил их на ощупь, пробормотав по-арабски что-то обидное для продавца, и тот выждал минутку и взвился, как змея, вытянул шею, а Джим по-мальчишески встал рядом с Хисхамом, не желая прозевать драку, но ничего не произошло. Хисхам утихомирил всех одним взглядом, своим спокойным, незлобивым взглядом, и Джим рассмеялся.

Так они шли и шли в южном направлении, пока не оказались у скромного на вид заведения, откуда тотчас выскочил мальчик возраста Дэйва, легко поклонился Хисхаму и провел их к столу, на котором сразу появился чай. Стол накрыли как полагается, с полотняными салфетками, тонкие руки мальчика умело расставляли на нем маленькие тарелки, шарики из рубленого мяса, маринованную капусту, фалафели, хумус, как пояснил Хисхам. Джим неловко уселся, его так и подмывало куда — нибудь повернуться, обернуться из недоверия и любопытства. Все звуки тут непривычные, Хисхам знаками отдает распоряжения или произносит что — то непонятное, и мальчик тут же бросается на кухню, но выказывает не подобострастие, а усердие, словно все желания Джима должны немедленно исполниться. Именно так. Словно все его желания должны немедленно исполниться. Прочитанные по губам. Мелкие, серовато-зеленые маслины. Поведение мальчика заставило его решиться и попробовать одну, ощутить на языке гладкую, чуть горьковатую кожицу, оторвать кусок лепешки и окунуть в светлую кашицу. Надкусить зеленовато-бурый шарик. Недоверчиво глядя в лицо Хисхаму, который тоже жевал, отрываясь от еды, только чтобы дать очередное указание. Еще чаю. Пиалу с теплой водой, чтобы сполоснуть пальцы. Вода пахнет розовым маслом. В помещении было темновато, дверь не закрывалась плотно, из щели сквозило. Другие посетители пока не появились, только мальчик вбегал и выбегал, старательный, счастливый ровесник Дэйва. Да, но Хисхам в Брикстоне, еще не зная Джима, ударил его сзади. А теперь кротко подает пиалу с теплой водой, чтобы Джим сполоснул руки. Его пронзила резкая, острая боль, он вскочил, опрокинул пиалу, вода разлилась по столу, намочила салфетки, собралась в лужицы между приборами, смыла крошки к краю стола. Хисхам не пошевелился. Джим почувствовал, как кривится его лицо, рот.

— Ничего, — произнес Хисхам.

По-прежнему с улицы доносился шум, проникая через дверную щель, шум машин, всех машин, всех людей, толпившихся на улицах, и весь страх, и вся толкотня на вокзалах и в аэропортах, толкотня, вынуждавшая замереть и ждать с ощущением беспокойства и несчастья, и всякую минуту что-то могло произойти, и голоса зазвучали бы громче, и спящие бы пробудились, и вспомнилось бы забытое. Порыв холодного ветра отворил дверь, Джим просиял: как в мыльном телесериале, за ней, выжидая и сомневаясь, стояла молодая женщина, и он решил, что Хисхам нашел ему Мэй. Но нет, это лишь сквозняк, горечь, гнев, беспомощная и бередящая боль.