Приключения Тома Бомбадила и другие истории - Джон Рональд Руэл Толкин

Все представленные здесь хоббичьи стихи имеют две общие черты: пристрастие к необычным словечкам, а также к вычурным рифмам и разнообразным метрическим ухищрениям. По простоте душевной хоббиты, очевидно, видели в этом особенные достоинства и изящество, хотя на самом деле хоббиты всего-навсего подражали эльфийским образцам. Кроме того, смысл этих стихов достаточно прозрачен, они вполне простодушны и непринужденны, хотя подчас кое-кто может подумать, что не все в них так просто, как кажется. № 15 — стихотворение определенно хоббичье, но являет собой исключение. Оно относится к позднему периоду, то есть уже к Четвертой Эпохе. Оно приведено здесь потому, что имеет подзаголовок, написанный небрежно и другой рукой, — «Сон Фродо». А это нам важно. И хотя представляется маловероятным, что сочинил его сам Фродо, подзаголовок ясно указывает, что это стихотворение связано со страшными, полными отчаяния снами, которые посещали Фродо каждый март и октябрь в последние три года. Впрочем, существуют и другие предания о хоббитах, которые отправлялись в «сумасшедшие странствия», а по возвращении (если им, конечно, удавалось вернуться!) становились какими-то странными и замкнутыми. Так или иначе, мысль о Море неизменно присутствовала на заднем плане воображения хоббитов. Однако страх перед Морем и сильные сомнения в истинности эльфийских знаний не покидали засельских хоббитов в конце Третьей Эпохи, причем сомнений этих отнюдь не поколебали грандиозные события и большие перемены, которыми эта Эпоха завершилась.

Славный малый Бомбадил, веселее нету,

в желтых кожаных штанах он ходил по свету,

в куртке ярко-голубой по лесу шагал он,

бела лебедя пером шляпу украшал он —

беззаботно пробегал по лесной тропинке,

и легко его несли желтые ботинки.

Ну, а жил он под Холмом, где под самым склоном

извивался Ивий Вьюн ручейком студеным.

Луговиною шел Том, лютики срывая,

чтобы посидеть в тени, песню напевая,

пальцем щекотал шмелей, пивших сок цветочный,

и за часом час сидел у воды проточной.

И у Тома до воды борода свисала.

Златовика, Дочь Реки, мимо проплывала —

дерг за бороду его! Том свалился с края —

под кувшинки, с головой, пузыри пуская!

— И зачем ты, Бомбадил, пузыри пускаешь?

Что ты там на дне забыл? Рыбу распугаешь?

Или чомгу в камышах изловить ты хочешь?

Или просто от жары шляпу в речке мочишь?

— Ну-ка, живо вороти шляпу Бомбадила!

Отчищай ее теперь от речного ила!

Водяная дева, ты больно уж игрива!

Спи на дне глубоком, где прячет корни Ива!

В омут, к матери своей, юркнула шутница.

Ну, а Том на бережок вылез обсушиться:

на корявый корень сел под скрипучей Ивой,

мокрые ботинки снял — и сидел счастливый!

Пробудилась Ива тут, спавшая сначала,

колыханием ветвей Тома укачала —

и как только на него навалилась дрема,

в трещине глубокой — щелк! — защемила Тома!

— А! Попался Бомбадил! Как тебе в дупле там?

Здесь отныне будешь жить и зимой и летом!

Фу! Щекоткою своей Иву разбудил ты!

И лицо мне замочил, гадкий Бомбадил ты!

— Ива Старая, пусти! Это же нечестно!

Больно ты жестка внутри и лежать тут тесно!

Лучше воду из реки пей корнями, Ива!

Златовика спит давно, засыпай-ка, живо!

Услыхав его слова, Ива задрожала,

заскрипела всем стволом, трещину разжала —

и оттуда вылез Том, словно из коробки,

и вдоль Ивьего Вьюна вновь пошел по тропке.

А потом в лесочке сел, влажном и тенистом,

наслаждаясь пеньем птиц и немолчным свистом.

И над шляпой у него бабочки порхали;

только вскоре, солнце скрыв, тучи набежали.

Хлынул дождик проливной, и за ворот Тому

потекла вода, и Том встал и двинул к дому.

Ветер выл, и дождь хлестал, колыхались сучья.

Видит Том: пред ним нора — темная, барсучья.

Он залез в нору, а там важною особой

проживал Барсук с семьей — старый, белолобый.

Тома он за куртку — хвать! Дружно всей семьею

утащили по ходам Тома за собою.

И народ барсучий там шамкал и шептался:

— Провалился Бомбадил! Бомбадил попался!

Выхода отсюда нет! Ты навеки с нами!

Будешь носом землю рыть вместе с барсуками!

— Слышишь ли меня, Барсук, Бомбадила Тома?

Ну-ка, выводи скорей! Нужно быть мне дома!

Под шиповником у вас выход есть, я знаю!

А не то намою нос живо шалопаю!

Лучше всей семьею спать отправляйтесь живо!

Златовика спит давно, и давно спит Ива!

Извинились барсуки, дрожь их охватила —

под шиповник отвели Тома Бомбадила.

Ну, а после выход тот завалили сами —

рыла землю вся семья черными носами.

Небо чисто, дождь прошел. По дороге к дому

стало весело шагать Бомбадилу Тому!

Бомбадил пришел домой. К лампе на окошке

полетели мотыльки, комары да мошки.

Тихо на небе ночном звездочки мигали,

месяц молодой ушел, потемнели дали.

Том зажег свечу и спать наверх удалился,

двери плотно затворил, на засов закрылся.

— Отвори мне, Бомбадил! На пороге гости!

Слышишь, как стучат мои позвонки да кости!

Ты попался! Это я! Навье из Кургана!

Что-то нынче Бомбадил затворился рано!

Отведу тебя в Курган, страшный, заповедный!

Будешь под землей лежать, ледяной и бледный!

— Уходи отсюда прочь! Не стучи костями!

Не скреби моих дверей, не сверкай очами!

Уходи обратно спать в свой Курган зеленый

вместе с золотом, что спит под землей студеной!

Златовика спит давно, и Барсук, и Ива —

Восвояси уходи! Убирайся живо!

Навья тут и след простыл — как и не бывало!

Тень мелькнула на дворе, в темноте пропала —

под камнями, что кольцом на холме стояли,

схоронилась, скрежеща, в скорби и печали.

И спокойно Том заснул, так сказать, во здравье —

Ива крепко так не спит, ни Барсук, ни Навье.

Спал усталый Бомбадил Златовики слаще —

беспробудно, от души, великохрапяще.

Тихо наступил рассвет. Бомбадил спросонок

«Бомбадили-дили-Том!» свистнул, как щегленок,