Лжедмитрий Второй, настоящий - Эдуард Успенский

– Ты ведь хочешь, чтобы я вникал в государственные дела.

– Хочу.

– А когда я вникаю, мне твои ближние говорят: в это дело не лезь и в это тоже не лезь. Ни во что не допускают.

– Куда это тебя не допускают?

– Пожалуйста. Семен Никитич говорит: «В следственные дела не лезь. Ни за кого не проси. Я и отцу твоему отказываю».

– Он и мне отказывает, – согласился Борис.

– Щелкалов Василий говорит: «В посольские дела не лезь. Ты ничего не знаешь. Одним неосторожным словом можешь многолетнее дело испортить».

– Можешь, – сказал Годунов.

– В какой я приказ не приду, ни одного повеления сделать мне нельзя. Все-все, все дела в тебя, отец, упираются.

– К сожалению, ты прав. В нашем государстве так уж установилось, что все на одном гвозде висит. Ну, а что ты хочешь сделать? Что изменить? Скажи, например.

– Мне городские воеводы жалуются: присылают их служить обычно на год. Всего лишь на один год. Только войдут в дела города, поставят своих людей, только начнут с кровососами разбираться, стены башни строить, их уже в другое место переводят. Надо бы срок удлинить.

– Хороший пример, – сказал Борис Федорович. – И просьба правильная. При том условии, что воевода хорош, и становые, и приставы, да и дьяки в городе не жулики. А то бывает, воевода неграмотен, да пить горазд. Посади такого на пять лет. Его грамотные дьяки окрутят, взятками запутают. И из города такую вотчину сделают, в такой клубок сплетутся, что никакой государь не разведет. А новый воевода на каждый год – это все-таки свежий взгляд.

– А ты знаешь, отец, какие взятки твоим приказным дают за назначение на воеводство?

– Знаю. Из пыточного приказа ко мне все их признания приходят. Только этот порядок на сегодняшний день лучший.

– Хорошо, давай о купцах поговорим.

– Давай поговорим.

– Почему английские купцы всю страну вдоль и поперек исходили, пошлины не платят, а нашим русским от каждого рубля половину отдавать приходится, и за рубеж им выезжать нельзя. И своих кораблей у них нет, не разрешаются.

– Ну, кое-кому разрешаются. Кое-кто ездит. Это раз. Во-вторых, не все англичане привилегиями пользуются, а только из одной кампании – Московской. Я по личной просьбе посла королевского такое разрешение дал.

– Почему? Зачем?

– А затем. Английская Елизавета ох как может нам понадобиться. Не зря даже царь Иван с ней заигрывал, хотел бежать туда в случае чего. А потом, выпусти наших купцов за границу – они все там останутся. Сами не останутся, так капиталы оставят. Там возможностей меньше, зато жить безопасней. Вот на прежних годах отправил я в Европу восемнадцать человек учиться. Сколько из них вернулось?

– Сколько? – спросил царевич.

– Ни одного.

– Почему иностранные гости у нас своего производства не строят? Нельзя их заставить?

– Нельзя. Ты не помнишь, случаем, как царь Иван у нас с иностранцами обращался? Как любил с мучениями казнивать? Они на много лет запомнили.

– Отец, – решил закончить разговор Федор, – люди думают, что ты ничего не знаешь, а ты абсолютно в курсе. Кто же им поможет?

– Бог поможет, – ответил Годунов и перекрестился.

Он вышел из библиотеки и тут же вернулся:

– Там приехали казаки из Сибири порох просить. Они до Амура дошли. Возьми у них описания для своей карты.

* * *

Пыточных дел мастера мало чего добились в Пишалине. Юрия Копнина пытали долго, не торопясь. Жгли железом, подвешивали на крюк.

Старик кричал на всю деревню, бился, дергался, дрался, откусывал пальцы стрельцам. Наконец его прикончили, понимая, что ничего от него не узнают.

Так же поступили с Жуком.

Единственно, что удалось узнать от дворни, что какого-то ребенка привозили в Пишалину много лет назад и тут же увезли куда-то в сторону Литвы. И кажется, этот ребенок там сгинул, потому что был больной и никаких разговоров о нем ни у кого ни с кем не было.

Все меньше оставалось людей, посвященных в тайну двух царевичей.

* * *

В начале августа из канцелярии патриарха Иова в приказ Семена Никитича Годунова передали бумагу:

Московская патриархия.

Патриарху Иову лично.

От настоятельницы монастыря Никольская Пустынь на реке Выкса при Череповце рабы Божьей Марии Гусевой.

Владыко, как было указано, сообщаю тебе о всех делах с инокиней нашей Маврой, в миру Марией Нагой, нашей царицей.

Царица жива и, слава Богу, здорова. В одежде, сукне и белье тонком царица нужды не имеет.

Рыба, и мясо, и хлеб белый три раза в день к столу ей доставляются исправно. Деньги для доставления ей нужного, девяносто рублей, мать-управительница получила.

В благочестии инокиня Мавра ревностна, много молится и в службах участвует. Работы, ей нежелательной, никакой не исполняет.

В день с 16 по 17 сего месяца, в мое отсутствие, в монастырь к инокине Мавре приходило два неизвестных человека. Беседу с ней имел один, второй впущен не был.

О чем велась беседа, неизвестно. Никаких предметов и бумаг в ее келье не обнаружили.

Подробно сообщить об этих людях возможностей наших нет. Ведомо нам только, что один высокого роста, сухой. Второй сильно моложе, невысок ростом, лицом некрасив. Оба поведение имели вежливое.

Далее шли просьбы к Иову о книгах, о вспомоществовании и жалобы на притеснения местного воеводы.

«Началось, – подумал про себя Годунов. – В каждый монастырь Темира Засецкого не пошлешь!»

* * *

Разгром Романовых был организован и обставлен с размахом.

Начали с Бельского.

Богдан Яковлевич Бельский никакого отношения к дому Романовых не имел. Разве что как и все семьи Романовых высказывал недовольство царствованием Годунова. Причем более активно, чем Романовы и даже Шуйские. Где шуточкой, где презрительной гримасой, где целой проповедью.

От него презрительное отношение к «Бориске» растекалось по всей Москве, потому что Богдан Бельский был очень заметной фигурой.

Чтобы снять его влияние на московский сброд, Годунов дал ему важное поручение – строить город-крепость в степях на Северном Донце близ Оскола. И название было найдено для города хорошее: Царев-Борисов.

Бельский покорился. Он не рискнул бросать вызов хоть избранному, но все-таки царю.

Свой выезд из Москвы Богдан Яковлевич обставил со всем возможным богатством и шутовством. Это был целый поезд из сотни подвод с провизией, всякими запасами, окруженный собственными слугами в полувоенной униформе и полутысячью стрельцов – будущим гарнизоном крепости. Бельский явно дразнил Бориса.