На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева

– Новиков, завтракать будешь? Я принесла.

– Откуда такая забота, Шурочка?

– Чего не сделаешь за информацию. Ты ведь к Трейси ходил?

Новиков кивнул и отодвинул бумаги. Шурочка поставила перед ним поднос и села на соседний стул, расправив на коленях форменную юбку.

– Ешь и рассказывай.

– Что?

– Не дразни, Новиков. Нашёл Мальца?

– Нет, его нет в посёлке.

– Может, в другом номере?

– Ты его часто без Индейца видела?

Шурочка задумалась, сведя аккуратно выщипанные и подведённые брови.

– Верно! Они всегда вместе.

– То-то. Не дальше десяти метров. А Индеец вчера весь день сидел в номере, даже к стаду не ходил. Трейси один работал.

– Домашний арест? – засмеялась Шурочка. – Зачем?

– Вопрос не ко мне. Спроси у Трейси. Но кто, кроме Трейси, мог запретить Индейцу выходить?

– Действительно. А сегодня?

– Сегодня Индейца выпустили и разрешили работать.

– Разрешили?!

– Уж очень он довольный был, когда к загонам шёл. Но Мальца нет. Я к ним в номер зашёл, когда они оба у стада были. Ну, и слегка по периметру…

– Рискуешь, Новиков. Без санкции опасно.

– Только взглядом, Шурочка, я ж не вчера родился.

– Ну? Мальца нет, ты сказал, а что есть?

– Ещё кое-чего нет. Было две лежанки, ну, ты знаешь, как они мешки укладывают. Так вот, осталась одна, Трейси. Лежанка пастухов ликвидирована, даже одеяла куда-то убраны. И мисок сохло две. Но кружек три. И запах коньяка в воздухе.

Новиков сыто откинулся на спинку стула и закурил.

– Что же получается, Новиков?

– Получается, что Трейси куда-то отправил Мальца. Может, с поручением, а может, и на тот свет. Индеец следующий. Раз ликвидирована лежанка, значит, возвращение пастухов не планируется. И кого-то поили коньяком. Парням коньяка даже в честь убийства Ротбуса не дали. А тогда весь посёлок гулял. Роулинг всем первую бутылку давал бесплатно.

– Да, я помню, – засмеялась Шурочка. – Я заглянула, так мне бутылочку ликёра всучили.

– Ну, а ты?

– Купила галеты и мармелад. Нельзя же обижать такого торговца. Ну ладно, Ротбус – уже прошлое. А сейчас? Будешь брать Трейси?

– Не на чём, Шурочка, – вздохнул Новиков. – Ты же знаешь. Нет трупа, нет убийцы. Даже не пойманного.

– Но, – Шурочка стала собирать посуду, – но, может, всё-таки Малец жив.

– Будем надеяться, жалко парней. И Мальца, и Индейца.

– Да, но надо же что-то делать. Мы не можем просто так смотреть.

– Пока к Трейси не придерёшься. Но там Бешеный копает, и я так понял, что Спиноза тоже заинтересовался этой парой.

– Бредли и Трейси?

– Да, интересный тандем. В обед пройдусь, посмотрю.

– Удачи, – Шурочка взяла поднос и пошла к двери. И вдруг обернулась. – Да, ты обратил внимание, их, ну, Индейца и Мальца, у нас уже несколько дней не видно. Ты вспомни, как они здесь крутились, а сейчас…

– Ты умница, Шурочка! А с какого дня?

– Надо подумать. Но недавно.

– Ладно. Вспомнишь, скажи.

– Конечно.

Когда за Шурочкой закрылась дверь, Новиков вернулся к бумагам. Быстро занёс на карточки последнюю информацию и убрал их в новенькую папку с безымянной наклейкой. Пока безымянной.

Что ж, дело осложняется и запутывается с каждым днём. Жалко Мальца, но если Трейси его убрал, то это к лучшему. Будет на чём его прижать. Без серьёзного компромата к Трейси не подступиться. Уже ясно.

Посидев немного у костра, Андрей снова лёг и заснул. И спал уже как всегда, завернувшись с головой в одеяло, иногда вздыхая и что-то невнятно бормоча. Эркин убрал высохшие рубашки и портянки и сел шить. Теперь ему не понравились швы на куртках. Фредди с интересом посмотрел на него. Эркин поднял на него глаза и, истолковав его интерес по-своему, улыбнулся.

– Давай свою, у тебя скоро рукав вылетит.

– До Бифпита дотерпит, а там у меня есть кому шить, – усмехнулся Фредди. – А ты, я смотрю, с пустыми руками сидеть не любишь.

– Привычка, наверное, – вздохнул Эркин, затягивая нитку. – Рабу без дела сидеть – на порку нарываться.

Фредди приготовился вспылить, но вовремя заметил, что покорность на лице Эркина уж очень подчёркнута, и усмехнулся.

– Да за шитьём и психуешь меньше, – уже серьёзно объяснил Эркин. – Заметил, как мы все чуть что за шитьё берёмся.

– Психуешь, что сидим здесь?

– И это. И вообще, – Эркин откусил нитку, размял пальцами шов и отложил свою куртку. Взял куртку Андрея, критически оглядел. – Лентяй. Опять запустил, – вдел новую нитку и начал шить. – Понимаешь, вот ты говорил, что Андрей уходил и вернулся. Всё так. А мы… мы наполовину там ещё. А может, и больше. Мы почему зимой так шли? Я вот думал об этом. Мы ведь не оттуда, ну, где до Свободы были, бежали. От самих себя.

– От самого себя не убежишь.

– Так до этого ещё додуматься надо. Я себя знаешь, как ругал, что из имения сразу не ушёл. И тогда, и потом.

– А почему ты и в самом деле не ушёл сразу? Как все? – с живым интересом спросил Фредди.

– Ну, – Эркин даже шить перестал. – Ну, понимаешь, я пять лет там прожил, привык, что ли. Меня до имения часто продавали. Каждый раз заново дерись, заново себя защищай, кличка новая… А тут… Угрюмый и Угрюмый.

– Тебя Угрюмым звали? – изумился Фредди.

– Да. А что? – улыбнулся Эркин. – Не похож разве? Ну, так вот, уже не лез никто ко мне. Кого нового покупали, такому дал разá и всё, а то и без этого, другие предупредят. Новенького-то прописывают. Знаешь, что это?

– Знаю, – кивнул Фредди. – Называют только по-другому.

– Ну вот. Хозяев нет, надзирателей нет, шакалы всё пожрали, поломали, что смогли, и от страха разбежались. Я и жил себе. Еда была. За работой никто не подгонял, с плетью надо мной не стоял… Хорошо.

– А кончился бы хлеб?

– Молока бы больше пил. И корку, ну, сливки, со всех бы бидонов собирал.

– А корма бы кончились? – усмехнулся Фредди.

– До весны бы мне хватило, – убеждённо ответил Эркин. – А там трава, я бы их на траву выпустил.

– На лето, согласен. А осенью?

– А так далеко раб не заглядывает.

– Опять?

– А что? Я тогда рабом был. Ругал себя, что как прикованный, а уйти не мог. Смешно, правда?

Фредди вздрогнул, так похоже на Эндрю сказал это Эркин. И так же, как тогда, ответил:

– Нет, это не смешно. И… у других так же?

– У каждого по-своему, – пожал плечами Эркин. – Но… слушай, а как ты так смог, не иметь с рабами дела? Я думал тогда, ты… не то что врёшь, ну… привираешь, чтоб мирно всё было, а вижу,