Дипломатия - Генри Киссинджер

То был чистейший самообман. Ни одна из стран НАТО не собиралась подменять декларативно-бюрократическими конструкциями Европейского совещания военные реалии НАТО или присутствие американских вооруженных сил на континенте. Москва, как выяснилось позднее, теряла от этого совещания гораздо больше, чем демократические страны, поскольку в итоге она предоставила всем его участникам, включая Соединенные Штаты, право голоса в вопросах политического устройства Восточной Европы.

После периода двойственного отношения администрация Никсона согласилась с предложением о проведении совещания. Отдавая себе отчет в том, что у Советского Союза существует свой прямо противоположный план его проведения, мы тем не менее видели долгосрочную возможность в перспективе. Границы стран Восточной Европы уже были признаны мирными договорами, заключенными в конце Второй мировой войны между военными союзниками и военными сателлитами Германии в Восточной Европе. Они затем были четко подтверждены в двухсторонних соглашениях, заключенных Вилли Брандтом между Федеративной Республикой Германией и странами Восточной Европы, а также между другими демократическими странами — членами НАТО, особенно Францией, и странами Восточной Европы (включая Польшу и Советский Союз). Более того, все союзники по НАТО настаивали на проведении Европейского совещания по вопросам безопасности; на каждой из встреч с советскими представителями западноевропейские лидеры делали очередной шаг в сторону принятия советской повестки дня.

Таким образом, в 1971 году администрация Никсона решила включить Европейское совещание по безопасности в свой список стимулов по поощрению советской умеренности. Мы применили стратегию увязывания, итоги которой подвел с такой же гордостью, с какой мы считали ее точной, советник Государственного департамента Хельмут Зонненфельд: «Мы сбыли ее в обмен на заключение германо-советского договора, мы сбыли ее ради соглашения по Берлину, и мы сбыли ее вновь ради начала переговоров о взаимном и сбалансированном сокращении вооруженных сил и вооружений (ВСВСВ)»[1035]. Вначале администрация Никсона, а затем администрация Форда предопределили результат, обусловив участие Америки сдержанностью советского поведения по всем другим вопросам. Они настояли на удовлетворительном завершении переговоров по Берлину и на начале переговоров о взаимном сокращении вооруженных сил в Европе. Когда они были завершены, делегации 35 стран прибыли в Женеву, хотя их трудные переговоры почти не освещались западной прессой. Затем в 1975 году совещание вышло из тени, когда было объявлено о достижении соглашений, которые будут подписаны в Хельсинки во время встречи на высшем уровне. Американское влияние способствовало сведению положения о признании границ к обязательству не изменять их при помощи силы, что являлось прямым повторением Устава ООН. Поскольку ни одна из европейских стран не обладала возможностью осуществить такого рода насильственные изменения или проводить направленную на это политику, то такого рода формальный отказ вряд ли можно было считать советским достижением. Даже это ограниченное признание законности перечеркивалось утверждением предшествовавшего этому положению принципа — в основном отстаивавшегося Соединенными Штатами. Он гласил, что государства-участники «считают, что их границы могут изменяться в соответствии с международным правом, мирным путем и по договоренности»[1036].

Наиболее важным положением Хельсинкских соглашений явилась так называемая «третья корзина» по вопросам прав человека. («Первая» и «вторая» «корзины» соответственно касались политических и экономических вопросов.)«Третьей корзине» было суждено сыграть ведущую роль в распаде орбиты советских сателлитов, и она стала заслуженной наградой всем активистам в области прав человека в странах НАТО. Американская делегация сделала свой вклад в выработку заключительные положения Хельсинкских соглашений. Но особой благодарности заслуживают именно активисты движений за права человека, потому что без давления с их стороны прогресс достигался бы гораздо медленнее и масштабы его были бы куда менее значительны.

«Третья корзина» обязывала все государства-участники претворять в жизнь и обеспечивать определенные, конкретно перечисленные основные права человека. Западные составители этого раздела надеялись, что эти положения создадут международный стандарт, который будет сдерживать советские репрессии против диссидентов и революционеров. Как выяснилось, героические реформаторы в Восточной Европе использовали «третью корзину» как объединяющий фактор в их борьбе за освобождение своих стран от советского господства. И Вацлав Гавел в Чехословакии, и Лех Валенса в Польше обеспечили себе место в пантеоне борцов за свободу благодаря тому, что использовали эти положения как во внутреннем, так и во внешнем плане, для подрыва не только советского господства, но и коммунистических режимов в собственных странах.

Европейское совещание по безопасности, таким образом, сыграло важную двойную роль: на предварительных этапах оно делало более умеренным советское поведение в Европе, а впоследствии оно ускорило развал советской империи.

Память об отношении современников к совещанию в Хельсинки, к счастью, стерлась. Президента Форда обвиняли в исторической продаже за сам факт участия в совещании и подписание им основного документа, так называемого Заключительного акта, в 1975 году. В передовой «Нью-Йорк таймс» тенденциозно комментировалось:

«Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе 35 государств, приближающееся к своей кульминации после 32 месяцев жонглирования формулировками, вообще не должно было случиться. Никогда еще так много народа не сражалось так долго из-за такого малого результата. …И если уже слишком поздно отменить Хельсинкскую встречу в верхах… то следует приложить все усилия как публичным, так и частным порядком, чтобы предотвратить эйфорию на Западе»[1037].

Три недели спустя я в своем выступлении подвел итог позиции администрации Форда:

«Соединенные Штаты осуществляют процесс ослабления напряженности с позиции уверенности в себе и с позиции силы. Не мы обороняемся в Хельсинки; не нам бросали вызов все делегации с требованием жить согласно принципам, под которыми ставится подпись. В Хельсинки впервые за весь послевоенный период вопросы прав человека и фундаментальных свобод стали признанными предметами диалога и переговоров между Востоком и Западом. Конференция выдвинула наши стандарты человеческого поведения, которые были — и остаются — маяком надежды для миллионов»[1038].