Гобелен - Фиона Макинтош

– Милорд! – взмолился Поллок, побледнев от страха за своего командира. – Подумайте о своей семье, милорд!

– Если мне суждена лютая смерть, мой сын, по крайней мере, будет знать: я плюнул в рожи этим протестантам – отродьям блудниц, – с вызовом возразил Уильям.

Выстрел грохнул так близко, что Уильям поневоле опустил взгляд – не его ли ранило? Но нет, он был целехонек. Зато Поллок больше не стоял рядом с ним – он рухнул на мостовую, из-под спины струилась кровь, остекленевшие глаза смотрели в небо.

Уильям скорчился над Поллоком, поместил его голову себе на колени.

– Мальчик мой!

– Простите, милорд… – выдохнул юноша, и голова его свесилась набок, ибо жизнь покинула пределы тела. Сердце Уильяма сжалось от бессильной ярости.

– В вас, милорд, я стрелять не стану, – пообещал английский офицер. В голосе, по-женски тонком и жеманном, слышалась издевка. – Генерал Уиллс сказал, вы – слишком ценная добыча. Но я не потерплю оскорблений, даже от пленника столь высокого ранга. Оскорбление заслуживает наказания, чтобы другим якобитам неповадно было. – Англичанин сплюнул только что не на колено Уильяму. – Вот почему я дал возможность этому юноше принять наказание за вас – как и подобает доброму и преданному вассалу. Уверен: вы доходчиво объясните его родным, при каких обстоятельствах он расстался с жизнью, и они простят вас.

Уильяма трясло от ярости. Подле него остановил своего скакуна генерал.

– Не будьте глупцом, Нитсдейл. За каждое действие или слово, оскорбительное для моих солдат, я велю уничтожать по десятку ваших фермеров.

Уильям взглянул генералу прямо в ледяные, немигающие глаза. Генерал пожал плечами.

– И можете мне поверить, Нитсдейл: добрые престонцы будут только рады, что число нахлебников уменьшилось на десяток-другой. Уведите пленников знатного происхождения, – добавил он, поморщившись.

Раздавленный, беспомощный, Уильям позволил себя увести. Вид офицеров-якобитов, на церковном дворе сдающих оружие, вызвал у него тошноту. Потом их всех отправили в «Митру» – гостиницу, окнами выходившую на площадь.

– Наедине с собой мысли о пережитом унижении особенно мучительны, – съязвил один из офицеров. Уильям не слушал его.

Потому что важнее ему было расслышать шепот лорда Дервентуотера:

– Лучше их не злить; сейчас от этого толку не будет, Максвелл, один только вред. Подозреваю, нас всех скоро отправят по домам, и мы сможем утешаться мыслью, что рискнули ради истинного короля.

Их ввели в низкую сводчатую комнату, пропахшую пивом и табаком. Правда, эти запахи быстро уступили место резкому запаху пота и отчаяния. Генерал Чарльз Уиллс удовлетворенно обозрел связанных, бледных от унижения пленников.

– Где Макинтош? – спросил Уильям.

Вокруг откашливались; человек двенадцать английских офицеров, приставленных к пленникам, звенели мечами.

– Будь он здесь, вы отличили бы его, милорд Нитсдейл, по отвратительной вони, – холодно ответствовал Уиллс. – Видавший виды плащ по ночам служит Макинтошу постелью, а за обедом – скатертью и салфеткой. Отсюда и специфический запах.

Офицеры стали смеяться Уильяму в лицо.

– Макинтош отправлен в Ньюгейтскую тюрьму, – продолжал Уиллс, видимо, настроенный словоохотливо. – Скоро и вы там окажетесь, милейший лорд.

– Я думал, нас отпустят по домам, сэр! – не выдержал Дервентуотер. – Мои родственники готовы заплатить выкуп…

– Ваши родственники, сэр, едва ли располагают суммой, способной загладить вашу вину – ибо вы повинны в измене помазаннику Божьему. Нет, милейший лорд Дервентуотер, домой вас не отпустят. Я уполномочен моим королем привезти повстанцев в Лондон, дабы его величество мог лицезреть изменников живыми до исполнения приговора.

– Вы, вероятно, шутите, – упавшим голосом обронил Дервентуотер, беспомощно оглядываясь на пленных товарищей.

Уильям знал: этого и следовало ожидать. И все же сердце забилось часто-часто. Король Георг, оказывается, заготовил иное наказание изменникам. Решил нарушить традицию; возможно, самоутверждается таким способом в новой стране. Возможно, хочет войти в историю как Георг Жестокий.

– Не понимаю, генерал, почему нас называют изменниками, – мы ведь исполняли приказ нашего короля. Истинного короля Шотландии.

Уиллс только усмехнулся.

– Восхищаюсь вашей отвагой, Максвелл. А также вашей чисто шотландской логикой. Впрочем, вряд ли эти качества спасут вашу шею. – Уиллс задержал на нем взгляд, и Уильяму показалось, что сам Страх своими холодными пальцами прошелся по его хребту.

– Вы что же, хотите вздернуть благородных лордов? – уточнил он.

– Разве я сказал «вздернуть»? Извините, сэр, если ввел вас в заблуждение! – Уиллс медленным взглядом обозрел пленников, встретился глазами с Уильямом. – Нет, пока что, джентльмены, я лишь прослежу, как вы сдаете оружие. Ну, начнем, с вашего позволения. Быть может, вы подадите пример, милейший лорд Нитсдейл?

Когда все пистолеты, палаши и кинжалы были сложены грудой на столе перед Уиллсом, он разразился в адрес пленников издевательской улыбкой.

– Благодарю вас, джентльмены. Эй, Коутсворт, – крикнул он своему подчиненному, – налейте-ка нашим подопечным по кружечке эля. Пускай взбодрятся, а то им предстоит долгий путь верхом. Не допущу, чтобы они гордо въехали в нашу великую столицу. Изменников будет преследовать толпа черни, на них будут сыпаться проклятия, а шеи их будут обвивать веревки, связанные с другими веревками – с теми, что на запястьях. Так-то, милейшие лорды. Ну, что же вы приуныли? Пейте за здравие короля.

Лондон, декабрь 1978 года

«Звезды мне благоволят, – думала Джейн, глядя, как задраивают дверь «Боинга-747». – Хорошо, что рядом никто не сел, наконец-то можно расслабиться». Джейн очень боялась соседства с каким-нибудь словоохотливым персонажем. Но салон бизнес-класса был почти пуст – значит, до Сингапура полет будет проходить в благословенной тишине.

Стюардесса не замедлила озвучить мысли Джейн:

– Славно – в следующие пятнадцать часов никто вам не помешает. – И добавила, поставив на бумажную салфетку перед Джейн стаканчик яблочного сока: – Вот из Азии в Австралию всегда много народу летит. Кстати, меня зовут Перл. Во время полета я буду вас обслуживать, мисс Грейнджер.

Джейн мысленно восхитилась безупречным каре стюардессы, да и самими волосами – гладкими, блестящими, черными как вороново крыло. Не возникало сомнений – даже через пятнадцать часов полета волосы не утратят блеска и не растреплются. Чего, увы, нельзя ожидать от волос самой Джейн – они смялись и наэлекризовались от одного только соприкосновения с синтетическим подголовником. На Джейн по-прежнему были темные очки, скрывавшие опухшие от слез и недосыпаний веки.

– Спасибо, Перл. Я намерена всю дорогу проспать.