Безупречный шпион. Рихард Зорге, образцовый агент Сталина - Оуэн Мэтьюз

с сочувствующими коммунизму из окружения Смедли, они докладывали о событиях в осажденных коммунистических областях материкового Китая. Кроме того, Одзаки часто контактировал с прояпонскими элементами в нанкинском правительстве.

Зорге быстро завербовал Одзаки, пусть и – как мы уже поняли – под ложным знаменем Коминтерна. Вскоре они стали часто встречаться в ресторанах и чайных, обмениваясь друг с другом информацией и политическими слухами. Одзаки также нанял собственного информатора, коллегу и друга Тэйкити Каваи, японского журналиста из газеты Shanghai Weekly. Как и Одзаки, Каваи сочувствовал коммунизму, но не был членом партии. Вскоре Каваи отправился по просьбе Зорге в Маньчжурию, чтобы рассказать о происходящем в японском марионеточном государстве, боеготовности Квантунской армии и политических новостях о меньшинствах из числа белоэмигрантов из России, мусульман и монголов на северной границе Китая. “Выполняйте свою работу не спеша. Не торопите события”, – говорил Зорге Ка-ваи на первой встрече в шанхайском ресторане на улице Нанкин. На молодого японца он произвел сильное впечатление. “Такого, как он, можно встретить только раз в жизни, – вспоминал Каваи после войны. – Слова Зорге остались со мной на всю жизнь. Кажется, я остался в живых, потому что следовал его совету”[33].

В сентябре 1931 года явно проступила еще одна важная черта характера Зорге: его тяга к физической опасности достигла полусуицидальной бесшабашности. Несясь на мотоцикле во весь опор по улице Нанкин, Зорге потерял управление и попал в аварию. Он снова сломал свою больную правую ногу. В больнице, где его навещали обе преданные подруги – Урсула и Смедли, – он шутил, что его “тело уже настолько истерзано” военными травмами, “так что еще один шрам ничего не изменит”[34].

Лежа дома с загипсованной ногой, Зорге докладывал в Центр 21 сентября 1931 года, что, по словам японского военного атташе, – информация почти безусловно была предоставлена Одзаки – захват Маньчжурии не имел “активной антисоветской направленности”[35]. В Москве ЦК вздохнул с облегчением и согласился со Сталиным, что “склоки империалистов нам на руку”[36].

Однако осенью появились еще более удручающие новости для китайского правительства. Немецкие военные советники Зорге сообщили, что японцы продвигаются за пределы границ Маньчжурии к железной дороге и транспортному узлу в Харбине, приводя в боеготовность военно-морской флот, чтобы напасть на Шанхай. На реке Янцзы появилось три японских крейсера, которые можно было открыто наблюдать с набережной Бунд. Агенты Зорге в Кантоне передали срочное сообщение, что за отказ от мирного соглашения с Чан Кайши японцы предложили местным милитаристам взятку в 5 миллионов долларов, поддерживая раскол в потенциальном сопротивлении Китая и препятствуя его укреплению. Более всего Москву встревожило сообщение Каваи из Мукдена, что непримиримый борец с коммунизмом генерал-белогвардеец атаман Григорий Семенов[37], живущий под защитой Японии в Маньчжурии, ведет переговоры о создании союза с местными милитаристами и Квантунской армией. Семенов планировал осуществить интервенцию в Россию, собрав вместе смешанную армию из китайских, японских и белогвардейских войск[38].

Первого января 1932 года японские десантные войска напали на казармы китайской армии у границ Международной зоны Шанхая. Ожесточенные бои продолжались 34 дня. Зорге почти каждый день бывал на линиях фронта. “Я видел китайские оборонные позиции, наблюдал японские ВВС и десантные войска в действии, – писал он в своих тюремных записках. – Китайские солдаты были очень молоды, но крайне дисциплинированны, хотя вооружены только гранатами”[39]. За несколько недель китайскую часть города сровняли с землей. Ходить по улицам Шанхая японцам было небезопасно, поэтому Зорге встречался с Одзаки и Каваи глубокой ночью на границе Японской концессии и сопровождал их на автомобиле в дом Смедли во Французскую концессию, где выслушивал их донесения. В отсутствие какой бы то ни было помощи от уже расформированного Дальневосточного бюро Зорге стал для Советского Союза единственным источником информации из эпицентра разворачивавшегося кризиса.

“Моя работа стала намного более важной после шанхайского инцидента, – писал Зорге. – Мне пришлось вскрывать истинные намерения Японии и подробно изучать боевые приемы японской армии… в то время мы не знали определенно, это просто случайная стычка или же японская попытка захватить Китай вслед за приобретением Маньчжурии. Было также невозможно сказать, двинется ли Япония на север, по направлению к Сибири, или же на юг, в Китай”[40]. Весь остаток своей карьеры Зорге потратит – ив конце концов отдаст свою жизнь, – пытаясь найти точный ответ на этот вопрос.

В феврале 1932 года, вскоре после того, как японские силы наконец вышли из Шанхая, редакция отозвала Одзаки в Осаку. Зорге пытался уговорить его уволиться и остаться в Китае, но Одзаки настаивал, что работа в “Асахи симбун” слишком престижна, чтобы от нее отказываться[41]. В следующем месяце 4-е управление наконец прислало Зорге подкрепление, которого он настойчиво добивался после “исхода”, связанного с делом Нуленсов. Карл Римм, также известный как Клаас Цельман, кодовое имя “Поль”, офицер 4-го управления родом из Эстонии, прибыл в Шанхай в качестве заместителя Зорге[42]. Клаузена тоже отозвали из Ханькоу, чтобы он взял на себя связь после смерти радиста-сменщика от туберкулеза. В состав группы вошел также польский коммунист под кодовым именем “Джон”, шифровавший телеграммы и письма и фотографировавший документы в подсобке фотоателье на Северной Сычуаньской улице.

Зорге наконец получил право на путешествия. По пути в Нанкин летом 1932 года, как следует из его рассказа японским следователям, он соблазнил “прекрасную китаянку”, уговорив ее отдать ему план китайского военного арсенала, который он сфотографировал и отправил в Москву[43]. Упоминаний об этой опасной связи в телеграммах Зорге в Москву нет.

Зорге обещал Берзину провести в Шанхае два года. В результате он пробыл там три года. Над ним нависала все большая опасность, хотя сам Зорге этого не знал. Главный инспектор Шанхайской муниципальной полиции[44] Томас “Пэт” Гивенс составлял на основе признаний арестованных коммунистов список подозреваемых советских агентов. К маю 1933 года упорный уроженец Ольстера установил шесть имен главных коммунистических кадров в городе. Одним из них было имя Зорге (которого Гивенс ошибочно подозревал в членстве в Тихоокеанском секретариате профсоюзов, советской организации-ширме). В списке полиции значилось еще одно имя – Смедли[45]. Дни Зорге были сочтены.

К концу осени 1932 года Зорге счел, что Римм готов самостоятельно руководить шанхайской агентурой. Клаузен расположился со своей радиоаппаратурой в оккупированном японцами Харбине, где радист выступал в роли коммерсанта. Смедли и Каваи хорошо сработались с Риммом. Другим агентам Зорге не мог передать только свою личную дружбу с немецкими офицерами. В декабре 1932 года Зорге сдал свою резидентуру и сел на судно, следовавшее во