Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

Дерена «Пристань в Эстаке» (The Jetty at Estaque) и опять «пролетел в цене». «По своей наивности я, не торгуясь, заплатил, сколько запросили. А позже узнал, что не только опытные арт-дилеры имели право торговаться, но и начинающие. И я мог получить значительную скидку. Но не догадывался об этом»{227}.

Однако Канвейлер быстро набирал опыт. Несколько дней спустя после покупки первых картин Дерена и Вламинка эти художники сами пришли к нему в галерею и предложили посмотреть другие работы. И совсем скоро в магазине на улице Виньон, 28 открылась первая выставка. На обтянутых холстиной стенах простодушный помощник Жорж развесил картины Дерена, Вламинка, ван Донгена, Матисса, Синьяка, и в галерею потянулись первые клиенты. Кто были эти люди? «Я думаю, первым настоящим моим клиентом был мой близкий друг, Герман Рупф[74] из Берна, с которым мы вместе прожили в Париже целый год»{228}, – вспоминал в интервью Канвейлер.

Вероятно, сперва начинающий арт-дилер не сильно был доволен собственными успехами, но тем не менее его неуверенные действия заложили фундамент будущей блестящей карьеры. Довольно быстро из неофита с манерами аутсайдера он вырос в большого эксперта и потряс своими открытиями мир парижских галерей.

Можно ли представить себе арт-дилеров более далеких друг от друга, чем Канвейлер и Амбруаз Воллар? Все, кто с самого начала встречался с Канвейлером, были поражены точностью, строгостью, серьезностью и системностью его работы. Его подход к делу был совершенно не похож на манеру Воллара, старого торговца в берете, родившегося в Реюньоне, медлительного, непостоянного, «покупавшего у художников картины оптом». Воллар превратил свою галерею на улице Лаффит в «склад, где в беспорядке на полу были сгружены картины без рам». Галерея Воллара с этой знаменитой «кладовой», до краев заполненной работами Ван Гога, Гогена, Сезанна, Дега, Мане и Ренуара, напоминала пещеру с сокровищами Аладдина. «Воллар был невероятно скрытным. Он имел талант окружать свои картины тайной, чтобы повысить цену, и никогда и никому не позволял рыться в своих запасниках»{229}, – вспоминал Пикассо.

После знакомства Канвейлера с художниками в Салоне независимых (где, как мы помним, Пикассо никогда не выставлялся) прошло довольно много времени, прежде чем он встретился с Пикассо. Вот что рассказывал об этом сам арт-дилер: «В один прекрасный день я был в своем маленьком магазинчике и увидел, как вошел молодой человек, поразивший меня своей внешностью. У него были черные, как вороново крыло, волосы, сам он был невысок, коренаст, плохо одет, однако глаза его потрясли меня своим великолепием. Не говоря ни слова, он начал рассматривать картины, и после того как обошел весь магазинчик, просто ушел. В следующий раз он уже появился не один, а с бородатым, довольно толстым мужчиной. Вдвоем они снова обошли магазин и снова, не сказав ни слова, ушли»{230}.

Что стояло за этим визитом художника с великолепными глазами и волосами цвета воронова крыла? Почему он вдруг заинтересовался галереей никому не известного арт-дилера? Мы знаем, что в это время Пикассо как раз вернулся из Госоля. Он был окрылен новыми впечатлениями и яростно экспериментировал в своей мастерской на улице Равиньян, наметив себе цель стать лидером авангарда. Однако, кроме высокой творческой мечты, у него были также цели и коммерческие. И для того чтобы достичь их, Пикассо планомерно осматривал город в поисках арт-дилера, который бы соответствовал его собственным стандартам. Тенор искал своего дирижера.

По наводке «старого кабана»{231} с улицы Лаффит (Амбруаза Воллара) Пикассо дважды наведался в галерею Канвейлера и, не знакомясь с самим владельцем, для начала просто осмотрел работы, выставленные на продажу. А второй раз он приехал уже в сопровождении Воллара{232}.

Канвейлер тоже почти ничего не знал о Пикассо, он только видел несколько его работ в галереях Саго и Воллара. Однако от Вильгельма Уде, историка искусства, коллекционера и по совместительству владельца собственной галереи, родившегося в Восточной Пруссии и эмигрировавшего в Париж в 1904 году, он слышал, что Пикассо работает над «очень странной картиной». Речь шла о картине «Авиньонские девицы» (Les Demoiselles d’Avignon), к которой мы еще вернемся. Канвейлер был заинтригован и захотел на нее взглянуть.

В июле 1907 года Канвейлер впервые посетил мастерскую на улице Равиньян. «Я постучал. Мне открыл взъерошенный молодой человек в рубашке и без штанов. Пожав мне руку, он пригласил меня войти. Я сразу его узнал: это был тот самый молчаливый посетитель моей галереи, который несколькими днями ранее осматривал мои картины на пару с пожилым месье».

Годы спустя, говоря о Пикассо, Канвейлер подчеркивал «невероятный героизм художника, чье моральное одиночество в то время было даже пугающим, потому что никто из его друзей-художников не последовал за ним. А картина, которую он только что закончил, воспринималась окружающими как безумная и чудовищная»{233}. Канвейлер, напротив, был настолько поражен этой таинственной, недооцененной работой, что позже описывал свое первое впечатление от нее как прозрение. Сейчас мы можем только удивляться его потрясающему чутью.

В течение нескольких недель я жила, обложив себя картами Германской, Австро-Венгерской, Российской империй и Немецкой Швейцарии. Я изучала размеры территорий, на которых в период с 1907 по 1914 год{234} разрасталась мощная сеть «галерей-спутников»{235} – Альфреда Флехтхайма в Дюссельдорфе, Саймона Меллера в Будапеште, Фрэнсиса Герарда Пранге в Лондоне, Эмиля Рихтера в Дрездене, Людвига Шамеса во Франкфурте, Альфреда Стиглица в Нью-Йорке, Готфрида Таннера в Цюрихе, Генриха и Джастина К. Таннхаузеров в Мюнхене, Пауля Кассирера в Берлине, Хуго Митке в Вене. Канвейлер продавал всем этим галереям работы Пикассо (и других художников) по мере того, как новые картины и скульптуры выходили из их мастерских.

Неделями я размышляла над тайной улицы Виньон: как крошечная парижская галерея, спрятанная за церковью Мадлен, управляемая абсолютным новичком, всего за семь лет стала единственным плацдармом для завоевания огромной территории, площадь которой составляла двадцать девять миллионов квадратных километров? Как неопытному молодому человеку, конкурирующему с двумя самыми креативными арт-дилерами того времени – Дюран-Рюэлем и Волларом – и галереями Кловиса Саго и Берты Вайль, удалось с нуля создать такую империю? Как юноша, только что приехавший из Штутгарта, смог наладить диалог между парижскими художниками и обширной сетью зарубежных критиков, искусствоведов, историков культуры, арт-дилеров, коллекционеров и музейных кураторов? Как у него получилось в одиночку совершить эстетическую революцию и за столь короткий промежуток времени наполнить новыми произведениями искусства галереи и музеи западного мира?

И еще я думала о характере Даниэля-Анри Канвейлера. О нем самом мы имеем очень мало