Дела адвоката Монзикова - Зяма Исламбеков

Теперь читателю понятно, почему к Монзикову стояла живая очередь?

Дверь в кабинет Самохина была оставлена открытой из-за забывчивости уборщицы тети Гели, которая, торопясь к внуку, забыла ее закрыть и вынуть из замка ключ. Сам Николай Фомич уехал в Архангельск по очень сложному делу – защита молодого армянина, который обвинялся в убийстве троих молодых женщин.

Когда бабуля вернулась в коллегию с деньгами, а случилось это через три часа, Монзиков заключил семь (!) договоров на общую сумму в 15 млн. рублей. На каждого клиента Монзиков тратил не более 20 минут. Договоры заполняли сами граждане. Монзиков только расписывался и подкалывал квитанции.

Когда бабуля вошла к Монзикову с квитанцией на 4 млн. рублей, то особого восторга на лице адвоката она не увидела. Однако Монзиков позволил ей сесть на прежнее место и предложил в пяти-шести фразах изложить суть проблемы.

– Понимаете, Николай Фомич, я обратилась к Вам за помощью, т. к. … – договорить бабуля не успела. Монзиков несколько вяло, но очень отчетливо ее перебил.

– Во-первых, я – Александр Васильевич Монзиков. Во-вторых, я же говорил тебе, что надо говорить только суть!? Давай.

– Ой, простите! Александр Васильевич, месяц тому назад у меня пропали золотые часы, а спустя еще день – исчезли золотые сережки. Ко мне никто не заходит. Значит, это сделали соседи. Тем более что они говорят, что если у меня начали пропадать вещи, значит надо мне из комнаты моей выметаться. Не то пропадут и зубы вставные. Представляете, какие хамы?

– А ты в милицию ходила?

– В милиции заявление не приняли, а сказали, чтобы я лучше закрывала дверь на замок. Что это, мол, наше, семейное дело и нам самим надо разбираться. Сказали, что если кто из соседей и взял, то, мол, это не так и страшно, потому что какие бы соседи ни были, а соседи – это почти как родственники, т. е. не посторонние.

– Короче, чего ты хочешь? А?

– Я хочу, чтобы Вы наказали этих мерзавцев, потому что…

– Все, понятно! Пошли.

Монзиков вышел с бабулей на улицу и стал ловить такси. Дорога до бабулиного дома заняла 10 минут или 15 тысяч без счетчика. Бабуля даже крякнуть не успела, как Монзиков уже вышел из машины и пытался стрельнуть у прохожего огонек.

Поднявшись в квартиру, Монзиков заметил, что время сейчас самое подходящее – 3 часа дня, т. е. все на работе. Не снимая ботинок, Монзиков зашел на кухню, открыл холодильник и решительно взял бутылку пива.

– Ой! Это не мой холодильник! Это же Павла Васильевича! Вы что? Он же будет ругаться!

– А он у тебя брал что-нибудь, а?

– Я думаю, что он то и украл, т. к. он самый наглый из всех!

– Ну, значит правильно у меня выбор пал на Пашку-какашку! – Монзиков открыл пробку о край холодильника и залпом опустошил бутылку. В холодильнике стояло еще три бутылки. Их постигла та же учесть.

– Ой, что же теперь со мной будет, а? – бабуля стояла бледная-пребледная. Руки дрожали, на глаза наворачивались слезы.

– Не плачь, старушка, все путем! – Монзиков достал из холодильника две баночки красной икры, пачку масла. – Сделай-ка лучше бутербродики. Эх! До чего же я люблю пивко икоркой заесть! Да, а где конура этого придурка?

– Они занимают две комнаты, – и бабуля подвела к ним Монзикова.

Монзиков недолго думая, подналег на дверь своим плечом. Как ни странно, дверь поддалась и отворилась. Зайдя в комнату, Монзиков сразу же увидел лежавшие в хрустальной вазочке бабулькины драгоценности. Бабуля находилась в предынфарктном состоянии. Мысли так и путались в ее несчастной головушке. Она пыталась представить себе встречу с Павлом Васильевичем, который вот-вот, с минуты на минуту, должен был прийти домой. Она пыталась представить свою дальнейшую жизнь сначала в своей комнате, а затем вообще, абстрактно. Но ничего у нее не получалось. Слезы текли ручьем. Тихо плача, бабуля присела на стоявший у входа стул и вдруг с остервенением начала грызть аккуратно покрашенные ногти.

Тем временем Монзиков вытащил из шкатулки обручальное кольцо – вероятно, оно принадлежало главе семьи Паше, – затем оттуда же извлек золотую цепочку грамм на 350, а потом достал золотой портсигар, в котором лежали новенькие сто долларовые 12 купюр.

– Так! Со мной пойдешь или подождешь меня здесь?

– Здесь я уже оставаться больше не смогу! Придется идти с Вами… А куда мы пойдем? – бабуля, казалось, одной ногой стояла в могиле, а другой выбивала стул, на котором стояла с петлей на шее.

– Да чего ты боишься? Все будет оккейно!

Через два часа Монзиков с бабулей опять зашли в квартиру. Все жильцы были в сборе. Обсуждался главный вопрос: почему не идет милиция?

– А!? Вот и наша старая карга приперлась! Видишь, кража у нас!? – Павел Васильевич почему-то Монзикова сразу не заметил, а когда увидел, то как-то виновато спросил, – А Вы, товарищ, из милиции будете?

– Я тут буду жить! Только еще не решил: с бабулей или без нее, ХА-ХА-ХА! – Монзиков подошел к Павлу Васильевичу – владельцу двух коммерческих ларьков, которые приносили то доход, то одну головную боль – и неожиданно для всех крепко схватил того за щеку. Потрепав чуть-чуть щеку, Монзиков хлопнул ошалевшего от такой наглости мужика по животу и, повернувшись к стоявшей рядом женщине спросил, – А эта жаба – твоя чувырла?

Ситуация несколько походила на одну известную интермедию Аркадия Райкина, которая мастерски показала в свое время как надо бороться с хамством и бескультурьем в коммунальной квартире. Однако разница была еще и в том, что Монзиков, вдруг, перешел на сплошной уголовный жаргон. Жесты его были настолько красочны, а слова настолько емки, что все три семьи, не считая бабули, вдруг сразу поняли, что в дом пришла беда. Когда же Монзиков сказал, что все вещи из комнаты взял он и деньги, вырученные от их заклада в ломбард пропил с корешами, которые вот-вот должны прийти к нему, Галина Ивановна – жена ларечника Паши – упала в обморок. Паша, видя перед собой наглого до безобразия и уверенного в себе мужика, как-то сник и на все уже глядел глазами немого зрителя.

Из оцепенения всех вывел звонок в дверь. Это пришел участковый милиционер. А теперь – самое невероятное. Участковым был никто иной, как бывший гаишник, отработавший с Монзиковым в одном взводе два с половиной года. Увидев друг друга, они стали обниматься.

– Витек! Слушай, пошли на кухню, трахнем пивка. А потом я помогу тебе доставить в отделение этого урода – украл у старухи драгоценности. – Монзиков для большей убедительности замахнулся и готов был ударить локтем обалдевшего Павла Васильевича, но участковый его сдержал.

Через час на кухне слышны были русские песни и звон стаканов. Галина Ивановна суетилась у плиты, готовя очередное блюдо для родной милиции и будущего квартиранта. В тоже время Павел Васильевич пытался отремонтировать дверной замок, но инструмент то и дело выпадал у него из рук. Бабуля сидела в своей комнате и тупо смотрела на стенку. Плакать или что-либо еще делать она больше не могла – не было сил.