Манящая тень - Кэтрин Блэр

Проходит миг, и я наполняю его словами, которые решат мою судьбу:

– Давай сделаем это.

– Ты серьезно?

Теперь я узнаю этот взгляд в глазах Сэма – это та же неистовая, безрассудная надежда, которую я почувствовала, когда отец рассказал, что его выпотрошили. Скалящаяся, изголодавшаяся надежда, согласная на любой кусочек даже тени возможности, который ей подкинут.

Должно быть, эта девушка всерьез его охомутала.

Я обвожу взглядом зал, начиная от пота, оставшегося на мешке и заканчивая своими босыми ногами.

– Но ты не слишком-то радуйся. Все это не будет иметь значения, если окажется, что мой соперник боится атомной бомбы и я устрою в половине страны ядерную зиму.

Неудачная шутка. Сейчас вообще не время для шуток, не говоря уж о плохих. Но я хочу предупредить его об истинном значении моего бремени, и при этом чтобы это прозвучало беззаботно. Так беззаботно, как только может прозвучать новость о ядерной войне.

– Этого не произойдет, – заверяет меня Сэм.

– Когда следующий бой?

– Через две недели.

Я могла бы уйти. Сказать, что он прав и я даже слышать об этом не хочу. Что он безумец. Но в моей груди пульсирует неведомая сила, похожая на кайф от наркотика. Если Сэм прав, возможно, я смогу победить, не выпустив при этом рой пчел-убийц размером с лошадей, гибрида клоуна и паука или еще какой-то адский ужас, таящийся в глубинах сознания других гладиаторов.

Сэм подходит ко мне вплотную. Он весь потный, тяжело дышит и смотрит на меня по-новому. В кафе я была просто девушкой, которая оказалась не в том месте не в то время. Затем той, кто чуть не утопил его на кухне кафе. Вчера я была девушкой, которой нужно было где-то переночевать.

Но сейчас?

Он не сводит с меня глаз – я единственная в этом мире, кто может залатать его раны. Кто может дать ему противоядие от отравы, которую он вдыхал с тех пор, как ушла Элиза.

– Это серьезное решение. Не принимай его поспешно, – говорит Сэм. – Обсудим все позже, ладно?

Я киваю, хотя мое решение уже принято. Нужно создать видимость, будто это не так легко, как есть на самом деле.

Когда Сэм уходит в душ, мысль, таившаяся в тени моего сознания, растет с такой силой, что я ахаю.

Неужели я всерьез об этом думаю?

Я не просто буду бороться в этом турнире. Я выиграю.

А затем?

А затем я сама воспользуюсь реверсией.

– Центр восстановления имени Мэри Лу Уайлс, Марси слушает!

Голос на другом конце линии слишком бодрый для администратора ожогового отделения в госпитале Болдуин, и это застает меня врасплох. Я отвожу телефон от уха и проверяю, правильно ли набран номер.

Мне требуется несколько секунд, чтобы вновь обрести дар речи. Однажды я звонила маме на работу, но бросила трубку, как только она ответила. Это первый раз, когда мне хватает духу подать голос.

– Э-э… Встреча реабилитационной группы состоится в Западной палате?

– Да.

Я отрываю взгляд от документов. Впереди, словно титан из древних мифов, прорезает туман мост Золотые Ворота. Я сижу на лужайке в восточной части залива. После разговора с Сэмом мне удалось поспать всего пару часов, но я чувствую себя полностью отдохнувшей. Проснувшись, я взяла злаковый батончик и пришла сюда. Это самое безопасное место, где можно открыть конверт. Никто не будет заглядывать мне за плечо.

– Можете соединить меня с ними? – спрашиваю я дрожащим голосом.

– Конечно.

Прошло целых три недели, прежде чем я набралась храбрости прочитать газетные вырезки о пожаре, и даже тогда меня хватило только на пару предложений за раз с десятиминутными интервалами. Прочтя, что вся моя семья жива, я расплакалась. Но когда сенсационная новость о сгоревшем доме и пропавшей дочери исчерпала себя, у меня не осталось источников информации об их благополучии. Я немного следила за ними в социальных сетях – достаточно, чтобы знать, что мои поиски не прекратились, – но так, чтобы никто не смог меня выследить. Этот конверт – единственное окошко в жизнь моей семьи за последние два года. И я напугана.

Я смотрю на фотографии Кармен, которые добыл нанятый мною хакер. На это ушли все мои сбережения, накопленные за время работы завхозом в мини-маркете, и то их едва хватило. Большинство фотографий сделаны в госпитале, ее светлые волосы заплетены в косу. Из материала, собранного хакером, я узнала, что по воскресеньям Кармен ведет реабилитационную группу вместе с парнем по имени Тим.

На фотографиях она улыбается – это так в ее духе. Левая часть ее лица розовая и обожженная, шрамы пока не зажили, но это никоим образом не омрачает ее сияющий вид. На ее коленях сидит улыбающийся мальчик с повязками на руках. На другой фотографии Кармен с отцом идут к машине после групповой терапии. Он выглядит… нормальным. Счастливым. В одной его руке стаканчик «Старбакс», за другую держится Кармен. Тыльная сторона ее ладони покрыта глубокими темными шрамами. Перед выступлениями группы поддержки я часто искала сестру взглядом на трибунах, и тогда она прижимала обе ладони к сердцу – одну поверх другой. Держала их у груди с секунду, а затем одновременно отводила. Это значило: «Я люблю тебя». И от этого я всегда чувствовала себя сильнее. Теперь вид ее рук напоминает мне, насколько я была слабой.

Наверное, они направлялись в новый дом, купленный спустя пару месяцев после моего побега. Наверное, они взяли с собой еду на вынос и съели ее на крыльце вместе с мамой, Айрис и Джеком.

Я прикусываю язык, и в эту секунду кто-то берет трубку.

– Алло? – раздается запыхавшийся от смеха голос. – Тай, сядь! – говорит Кармен кому-то в комнате.

На мои глаза наворачиваются слезы, и я затаиваю дыхание, чтобы не издать ни звука.

– Алло? – повторяет она. – Кто это? Я вас не слышу.

Ее голос ничуть не изменился. Тот же голос будил меня по утрам, пока она пела и прыгала на мне. «Просни-и-ись и пой, восславь Господа!» – пела она мне на ухо, имитируя отца, который таким досаждающим образом будил нас в детстве. Тот же голос, что кричал не переставая в ту ночь, полный боли и ужаса.

– Что ж, кто бы это ни был, мы собираемся сегодня до половины пятого, так что заходите на огонек! – смеется сестра. – Тай! Я серьезно…

Отбой.

Начинают идти гудки, но я еще с минуту держу телефон у уха. По моим щекам ручьем текут слезы.

Голос у нее бодрый, хотя я даже представить не могу, с какой болью ей приходится ежедневно иметь дело – как физической, так и душевной. Но, по крайней мере, она жива.

Я опускаю взгляд на траву, позволяя себе полностью осознать, что собираюсь сделать.

Я думала, что уже достигла того уровня чудовищности, который не переплюнуть, но оказывается, моей душе еще есть что терять. Есть предел чудовищности, к которому можно стремиться. Не потому, кто я, а потому, что я сделаю.