Все сложно - Тара Девитт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По моей щеке скатывается слеза. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не дотронуться до Майера.
– Человеческий мозг – та еще штуковина, сам черт ногу сломит. Я, например, когда куда-нибудь еду, в девяноста девяти процентах случаев не понимаю, как мне удается добраться до места. Голова каким-то образом справляется с задачей, даже если я думаю о чем-то совершенно постороннем. Остается лишь удивляться: «Офигеть! Как я здесь очутилась?» Наверное, и у тебя что-то подобное.
Майер страдальчески вздыхает.
– О боже! Давай сейчас не будем говорить о том, как ты водишь. Это еще один мой кошмар.
– Май, извини еще раз. Ты простишь меня?
– Хватит. – Он поднимает руку и пытается улыбнуться. – Уже простил.
Но мне все равно неспокойно: даже живот крутит от чувства вины.
– А как же ты работаешь со мной? Это тебе тоже тяжело?
Если бы я больше не могла выступать…
Майер поворачивается ко мне. На его нижней губе поблескивает капля – то ли виски, то ли растаявшего льда.
– Как ни странно, не тяжело. Нисколько.
Больше он ничего не говорит. Решив на него не давить, я просто спрашиваю:
– Хочешь напиться?
Майер устало пожимает плечами.
– Черт возьми, почему бы и нет?
Глава 15
«Если любовь – это сокровище, то смех – ключ к нему».
Яков Смирнов
Сейчас
Майер
Когда я был ребенком, моя мама каждый год жаловалась на то, как быстро пролетает зимний праздничный сезон. Мол, дни становятся короче обычного, да к тому же холод… В Огайо было, надо полагать, похолоднее, чем в Калифорнии, но и здесь я чувствую какие-то отголоски того ощущения.
Две недели после наших с Фарли приключений в яблоневом саду проносятся как молния. Занимались мы в основном бумажной работой и планированием, составили, в частности, расписание предгастрольных гастролей, то есть пробного автобусного турне.
На праздники я решил отвезти Хейзл в Огайо к моим родителям, сестре и племянникам. Для всех это было неожиданностью. Мама даже расплакалась от радости, когда я позвонил ей по видеосвязи. Зря я до сих пор никому не доверял ребенка. Родители давно выучили язык глухонемых и каждый год просили, чтобы я дал им возможность пообщаться с внучкой.
Они у меня вообще замечательные. В детстве я считался хлюпиком, но дома мне всегда было хорошо: я знал, что меня любят, что обо мне заботятся. Когда я решил заняться стендапом, родители меня поддержали, хотя и не совсем поняли это мое желание. С сестрой у меня раньше не было особо тесных отношений, однако с рождением Хейзл все изменилось. Теперь мы настолько близки, насколько это возможно, когда люди живут в разных штатах.
Тем не менее до сих пор я боялся надолго отпускать Хейзл от себя – даже к ним. Думаю, пора решиться. Это пойдет на пользу нам всем.
С Фарли намечено посещение футбольного матча, на котором нас будут фотографировать вместе. Впрочем, мы и без того неплохо справляемся с заданием. Нас уже обсуждают в интернете – благодаря яблокалипсису (слово придумала Фи, не стану присваивать себе лавры), а также нашей прогулке по торговому центру. Правда, я поставил себе задачу в тему не углубляться и пока успешно справляюсь. Как и Фарли. Во всяком случае, она не показывает мне никаких фотографий или заголовков.
Я вспоминаю о ней, и вес, который я жму, вдруг становится легче, хотя подход у меня уже не первый. Вернув штангу на стойку, я снимаю наушники и направляюсь в раздевалку. На ходу открываю «Фейстайм», нахожу там Фи и тычу на соединение. Зачем? Я ведь даже не придумал, что сказать! А говорить теперь придется: уже идут гудки.
Фарли появляется на экране с веселой улыбкой, но в ту же секунду слегка хмурится.
– Майер?! Привет. Я думала, это Хейзл.
– Ты всегда ждешь Хейзл, когда я тебе звоню?
– Если по видеосвязи, то да.
Резонно.
– О господи, Майер! Ты где? Зачем ты мне это показываешь?! – вопит Фарли.
Я оборачиваюсь и вижу нечто похожее на лягушку, которая встала на задние лапы, – голого пожилого мужчину с впадиной вместо зада. Ох, действительно, лучше туда не смотреть! Мужчина оборачивается, и Фарли орет еще громче – на всю раздевалку:
– Майер! Какого черта?!
– Извините, сэр, – говорю я мужчине и, схватив свои пожитки, выскакиваю за дверь.
Он и его собратья из племени голых пожилых мужчин провожают меня громкими ругательствами.
– Почему ты извиняешься перед ним?! Извинился бы лучше передо мной!
Я сажусь в машину, захлопываю дверь и не выдерживаю – начинаю хохотать. Не знаю, как долго я смеюсь, но под конец у меня болят ребра.
– Прости, Фи. Я как-то не подумал, – глядя в телефон, говорю я и вытираю слезу.
Фарли сидит, подперев подбородок обеими руками, и улыбается до ушей. Очевидно, она тоже здорово повеселилась.
– Все в порядке. Ты в курсе, что у тебя потрясающий смех?
– Да, слышал. – Только от нее. – Я, собственно, чего звоню-то: хотел пригласить тебя пообедать со мной и Хейзл перед завтрашним концертом.
– С удовольствием. Как раз покажу тебе кое-какой материал, – соглашается Фарли и воодушевленно вздыхает.
Обожаю, когда она такая.
– Отлично. Буду с нетерпением ждать. Тогда мы заедем за тобой в половине пятого? Хейз хочет пиццу.
Кто бы сомневался!
– Отлично. Буду с нетерпением ждать, – повторяет за мной Фи, и я невольно улыбаюсь; и сам не пойму, почему мне так нравится эта наша маленькая игра в попугаев.
Черт! Я все еще улыбаюсь, молча пялясь на экран.
– Отлично. Значит, до скорого, – спохватываюсь я, стерев улыбку.
Фарли машет мне.
– Пока.
Я убираю телефон и случайно останавливаю взгляд на своем отражении в зеркале заднего вида. «Возьми себя в руки, старик. Успокойся. Тебе же не шестнадцать лет».
Но рот опять растягивается в глупой улыбке. По дороге домой я без конца усмехаюсь, а въехав в гараж, смотрю в зеркало и вздыхаю: «Ну ты и влип!»
– Папа, всем все равно, в чем ты придешь на мой концерт. На тебя все равно никто смотреть не будет, – знаками говорит мне Хейзл, когда мы подходим к дому Фи.
Моя балерина уже облачилась в трико, но еще не совсем готова. Я даже не могу ей ответить, потому что руки заняты гелями, спреями и блестками. Я всего лишь поинтересовался, как ей мой галстук, а она, судя по выражению ее лица, сочла этот вопрос нелепым.
Перед выездом мы уже успели поспорить. Хотя я вполне в состоянии сам причесать и накрасить