Наш маленький Нью-Йорк - Лора Брантуэйт

Наверное, он испугался — испугался, что все-таки это закончится. Страх — это всегда плохо. Страх рождает напряжение. Напряженный человек не может делать то, что хочет, он несвободен…

Эмили отстранилась от него.

— Том, не надо.

Эти слова были какой-то мукой — и для него, услышавшего, и для нее, сказавшей.

Тома захлестнул стыд. И вместе с ним — горькая злость. Ну почему, почему он должен стыдиться того, что поцеловал девушку, в которую… влюблен. Или это тоже — стыдно?

Неужели она к нему ничего не чувствует?!

— Том, спасибо, ты меня сегодня спас.

Она сказала это просто, искренне. И на том… И на том спасибо.

— Но… — Эмили сглотнула. — Но ты мой друг, и я хочу, чтобы ты им и остался, чтобы ничего не усложнять…

— Да, — безжизненно сказал Том.

Он хотел бы сказать совсем другое — что влюбился в нее, что желание продолжить начатое его сжигает жаром изнутри, что он не сможет сегодня уснуть с ней в одной квартире, где их друг от друга отделяют несколько кубических метров воздуха и тонкая стенка.

Но зачем? У Эмили же на лице написано, что единственное, что хочется ей, — это оттолкнуть его, сбежать, спрятаться. Зачем тогда она лгала ему податливым телом, движением навстречу?

— Давай кофе попьем, что ли…

— Я не хочу. Не надо усложнять.

Отомстил. Вернул ей эту «сложность». А зачем ее бояться, когда все просто…

Надо будет спросить какого-нибудь умного человека, бывает ли вообще в природе так, чтобы мужчина женщину хотел, а она его — ни-ни.

Он ушел к себе. Давно ему не приходилось ощущать в душе такой сосущей, всеобъемлющей пустоты. Вакуум.

Женщина, которая ему нужна, оказалась все-таки свободна. Он спустил соперника с лестницы, причем в прямом смысле слова, а тот оказался даже не соперником. Только это ничего не меняет, потому что она отгораживается от него глухой стеной — сама, по своей воле.

Том сбросил куртку и лег под одеяло. Может быть, если он притворится человеком, готовым уснуть, неподвижным и спокойным, Морфей клюнет на приманку и прилетит?

Маневр не удался. Том слышал, как Эмили что-то делает на кухне: позвякивает посуда, шуршат шаги, открывается и закрывается дверца холодильника… Это было громко. Но как-то далеко, а близко — теплота ее тела, разгоряченное лицо, мягкие губы, маленький шаг навстречу…

Том был здоров. Но он бредил. По крайней мере, ему казалось, что разум его воспалился от пережитых ощущений.

Неизвестно, сколько времени прошло, за окном тьма не сгустилась — что было бы странно — и не рассеялась, но он почувствовал, что Эмили в комнате.

И она не спешит пройти к себе.

Том напрягся. Как хищник в засаде. Точнее, напрягся хищник в нем. Он сам — затаил дыхание. Хищник предельно тихо ждет в засаде, чтобы убить. Он, Том, не хотел причинить Эмили вред или боль. Но он затаился и тоже ждал: что-то она будет делать дальше?

— Спишь? — едва слышно спросила Эмили.

Том лихорадочно — видимо, бредовое наваждение, которое нахлынуло на него сегодняшним вечером, было подтверждено состоянием тела — принялся соображать, что ей ответить.

Эмили на грани слышимости вздохнула и двинулась к своей комнате.

Том вдруг до полусмерти испугался, что она сейчас уйдет, замкнется — и момент будет упущен навсегда.

— Не сплю! — выпалил он. Голос был хриплым.

Пауза.

— Давай поговорим.

— Давай. — Том провел рукой по волосам, пытаясь нехитрым массажем головы вернуть себе способность соображать, и сел.

Эмили подошла и опустилась на стул. Из кухни лился желтоватый свет.

Том поразился. Как прекрасно и нежно в полумраке ее лицо. Обычно он видел в темноте только чудовищ. Потому предпочитал даже не смотреть на спящую рядом женщину…

— Я хотела поговорить, — Эмили опустила голову, — но не знаю как…

— Давай по-английски. Хотя я неплохо понимаю французский…

— Я не умею по-французски.

— Тем лучше.

— Я тебя обидела?

Том задумался. Не хотелось ее волновать причинять неудобства, делать неприятно… Н сколько можно играть в игры? Игра «у нас все о'кей» — самая пагубная для отношений. Потом становится большим сюрпризом то утро, когда двое любящих людей или друзей просыпаются чужими, почти врагами.

Щадить чувства — это деликатно. Но это же ее чувства, в конце концов, пусть она чувствует их сама, а не потому, что он что-то за нее решит!

— Пожалуй, да, — выдал он наконец.

— Я поступила, как неблагодарная девчонка…

— Я не это имел в виду.

Пауза. Воздух густ от ее замешательства. Ай-ай-ай, она хотела отделаться от темы, хотела получить подтверждение, что ничего страшного: ну оттолкнула, ну помучается он…

— Наш поцелуй…

— Видно, у тебя такой день. Сначала один, потом другой… Праздник поцелуя какой-то. На какое число он назначен, не подскажешь? Может, и правда сегодня? — Том язвил напропалую.

— Том!

Ах. Она не любит, когда ее задевают…

— Тебе понравилось. Я это чувствовал. Не трудись отрицать — получится ложь, — жестко сказал Том.

— Да, мне понравилось! — почти с отчаянием воскликнула Эмили.

Теперь настала очередь для его замешательства.

— И это меня поразило. — Она опустила голову, он видел это даже в полутьме. — Потрясло. Я не ожидала… и испугалась.

— Почему? Тебе разве не нравится целоваться?

— Скорее нет, чем да. Но еще больше я испугалась, что наши отношения испортятся, станут сложными и запутанными…

— Они уже сложные и запутанные, Эмили. Не строй иллюзий.

— Ты о чем?

— Слушай, хватит уже! Не надо притворяться невинной и глупой, ничего не соображающей овечкой! Мы — два взрослых человека разного пола, мы живем в одном доме, в двух комнатах и одной кухне. Я наслаждаюсь этим. И я мучаюсь этим. Потому что мне уже хочется большего.

— Чего?

— У тебя голос напряжен, как будто ты заподозрила меня в каннибализме. Я не извращенец. Я обычный мужчина. Здоровый мужчина. Мне хочется… сближения. — Он встал. Не подобает вести подобные разговоры сидя на диване с ногами.

— Секса.

— Секс — это слишком простое слово. Яркое, но… Оно как раскрашенная картонка или цветастая наклейка. Пустое. Само по себе ничего не значит. Я хочу чувствовать твой запах. Прикасаться к тебе. Ощущать прикосновение кожи к коже. Целовать в губы. Целовать твои волосы, и плечи, и пальцы, и ямочку у ключицы, и еще десятки уголков твоего тела…