Жестокий континент - Кит Лоу

Многие относили такое поведение на счет сочетания воодушевления и желания выразить свое законное чувство неудовлетворенности и гнев в адрес нацистского режима. Но в торжестве освобожденных рабочих таилось неистовство, пугающее и население Германии, и самих союзников. На протяжении нескольких лет они испытывали жестокое обращение, были отделены от представительниц противоположного пола, лишены нормальной еды и алкоголя. Теперь многие из них компенсировали потерянное время, начав безудержные поиски пищи, алкоголя и секса любой ценой. Трудовые лагеря, в которых мужчины были отделены от женщин на протяжении нескольких лет, вскоре превратились в загаженные человеческими фекалиями пространства, где их обитатели открыто «совокуплялись в бараках». Сапер по имени Дерек Генри, призванный поддерживать закон и порядок в бывшем трудовом лагере неподалеку от деревни Нордхеммерн под Минденом, позднее описал сцены, свидетелем которых он стал 11 апреля: «В нем находились и мужчины, и женщины, и, когда мы входили в бараки, они окружили нас толпой. Большинство из них были пьяны от самодельной водки, которую совали нам, некоторые открыто занимались сексом на нарах, другие пели или плясали. Они пытались заставить нас присоединиться к ним. К счастью, с нами были винтовки… Заключенные были грязными, их бараки невыносимо воняли, но нам пришлось попробовать самодельную водку, которую они наливали на стол, а затем поджигали, чтобы доказать, какая она крепкая».

Потом, по словам Генри, какой-то польский заключенный «предложил мне свою подружку на ночь, от этого предложения я отказался».

Алкоголь играл особенно большую роль в беспорядках, которые произошли после освобождения. В Ганау сотни русских пили промышленный спирт, отчего погибли по крайней мере двадцать человек, а более двухсот частично парализовало. В Вольфсбурге сотни рабочих городского завода «Фольксваген» взломали городской арсенал и ворвались на местный заводик по производству вермута. По воспоминаниям одного американского ротного командира, отправленного разоружить толпу, «некоторые из них были так пьяны, что стояли на дамбах или на крышах зданий и стреляли из ружей, отчего падали плашмя на спину». Когда журналист Алан Морхед въехал в деревню Штейерберг в долине реки Везер, ему встретились сельские жители и беженцы, которые грабили винный погреб, забитый «самым прекрасным вином, которое я когда-либо видел». Большинство из них были пьяны или «полупомешаны» – грабили и разбивали бутылки до тех пор, пока погреб не опустел – остались лишь груда битого стекла и лежавшая на полу бутылка «шато лафит» 1891 года.

Самые безобразные эпизоды произошли в Ганновере. Во время хаоса, который сопровождал освобождение, десять тысяч бывших подневольных рабочих метались по городу, грабя винные магазины и поджигая дома. Когда оставшиеся немецкие полицейские попытались вмешаться, они были опрокинуты, избиты и повешены на фонарных столбах. Некоторые бывшие подневольные рабочие согнали немецких граждан и заставили их делать работу, которую их самих заставили бы делать в предыдущие недели, – хоронить двести русских офицеров, расстрелянных эсэсовцами. Они «лупили немцев палками или били ружейными прикладами», когда те работали. Другие искали в городе женщин и насиловали их в их домах и даже на улицах. По словам английского командира батареи, размещенной в городе, одна группа подвыпивших русских «захватила брошенное немецкое 88-миллиметровое орудие, с явным удовольствием возила его по городу и стреляла из него по тем мишеням, которые им приходили в голову, – заметным зданиям или домам, попадавшимся на пути».

В июне 1945 г., когда город уже в течение десяти недель находился под контролем союзников, английский военный репортер Леонард Мосли приехал в Ганновер и увидел, что он пребывает в состоянии, близком к хаосу. Новая военная администрация сумела организовать подачу электричества, газа и воды, расчистила дороги от обломков, назначила мэра-немца и набрала временное подразделение полиции, но ей все еще не удавалось ввести какое-то подобие закона и порядка. «Проблема была далеко не простая. Ни одно собранное с бору по сосенке полицейское подразделение не могло поддерживать порядок среди более ста тысяч иностранных рабов, которые впервые за многие годы почувствовали вкус настоящей свободы».

Масштаб проблемы стал понятен Мосли, когда военный комендант повез его из здания ратуши туда, где он должен был жить. В пути машина пять раз останавливалась из-за настоящего разгула на улицах, который военный комендант майор Дж. Х. Лэм сам прекращал выстрелами в воздух из пистолета. «И так целый день, – якобы сказал он Мосли. – Мародерство, драки, изнасилования, убийства – что за город!»

Большая часть грабежей и насилия в Ганновере, по-видимому, совершалась ради самого процесса. В одном из самых впечатляющих репортажей о послевоенном хаосе Мосли, видевший все своими глазами, описал яростное разграбление складов на окраине города: «Кто-то однажды сказал мне, что, когда грабительская лихорадка уже охватила человека, он будет убивать или калечить, чтобы добыть что-то, даже если это «что-то» и не стоит воровать. События в Ганновере – полное тому подтверждение. Во время той короткой поездки мы видели толпу, которая только что ворвалась на склад. В массе орущих людей встречались и немцы, и иностранные рабочие. Они вламывались через двери и окна, а затем выходили оттуда с охапками дверных ручек! Это был склад дверных ручек! Зачем людям понадобились такие предметы в городе, где половина дверей попросту отсутствовала, – это вне моего понимания. И все же они не только уносили эти дверные ручки, но и дрались за них. Били ногами, железной арматурой, царапали тех, кто нес дверных ручек больше, чем они. Я видел, как один иностранный рабочий поставил подножку девушке, вырвал дверные ручки из ее рук, а затем начал избивать ее ногами по лицу и телу до крови. После этого он побежал по улице. На полпути он, по-видимому, пришел в себя, посмотрел на предметы, которые нес в руках, и с видимым отвращением отшвырнул их от себя».

Когда освобождение только началось, такие сцены происходили повсеместно. Так как большая часть немецких полицейских разбежались или были разогнаны, местному населению не оставалось другого выбора, кроме как обращаться к союзникам за помощью, но солдат союзников для патрулирования не хватало. В Ганновере военная комендатура зачислила военнопленных из армий союзников во временные полицейские подразделения, но у этих людей не было опыта полицейской работы, и зачастую они имели зуб на местных немцев. Во всех главных городах Германии полицейских набирали из числа немцев таких же неопытных. По понятным причинам союзники не позволяли им носить оружие, следовательно, их силы по сравнению с буйствующими перемещенными лицами и растущими бандами вооруженных иностранцев оказывались неравны.

История, рассказанная английским лейтенантом, демонстрирует неспособность солдат союзников справиться с крайне накаленной атмосферой того времени, а также нравственной пропастью между позициями тех, кто лично пострадал от нацистов, и тех, кто не пострадал. В мае 1945 г. Рей Хантинг, едучи по спокойной сельской дороге неподалеку от города Везель, стал свидетелем происшествия, врезавшегося в его память на всю оставшуюся жизнь:

«Впереди я увидел двоих мужчин – русского, идущего в Везель, и старого немца с палочкой, который медленно шел к станции. Когда мы приближались к ним, эти двое остановились, и русский спросил, очевидно, который час, потому что старик вынул из кармана жилета часы на цепочке. Одним движением русский выхватил часы и вонзил в грудь немцу длинный нож. Старик пошатнулся и упал на спину в канаву. Когда мы подъехали, его ноги торчали в воздухе, штанины брюк сползли вниз, обнажив тонкие белые икры.