Связанные любовью - Евгения Перова

– Не бойся, деточка! Алеша тебя не обидит! Он у нас настоящий рыцарь!

Я не знала, что такое рыцарь, но мальчик выглядел совсем безобидным и смотрел на меня так ласково, что я успокоилась.

– Вот, Алешенька, подружка тебе! – сказала Елена Петровна, слегка подтолкнув меня к Алеше. Он взял меня за руки и… и поцеловал в обе щеки! Я вся залилась краской и посмотрела снизу вверх на Елену Петровну: разве это прилично?! Она улыбалась:

– Ну вот и познакомились. Идите, дети, играйте!

– Как тебя зовут? – спросил Алеша.

– Онечка… – прошептала я, потупившись.

– Онечка! Какое милое имя! А я подумал – ты Снегурочка! Такая вся беленькая!

– А кто это – Снегурочка?

– Ты не знаешь?!

– Нет…

– Я расскажу!

Так началась моя новая жизнь. Довольно скоро я позабыла монастырские порядки и стала обычным ребенком – веселым и шаловливым, хотя шалости мои были весьма невинными. Елена Петровна привечала меня, Алеша всячески опекал, так что скоро и все домашние полюбили маленькую воспитанницу. Я была послушным и услужливым ребенком, никогда не капризничала и с искренним доброжелательством относилась ко всем обитателям Усадьбы, будь то конюх или горничная. Но, несмотря на доброе отношение к себе моей благодетельницы и ее внука, я всегда помнила свое место и понимала, что не ровня барчуку Алеше. Мать игуменья, навещавшая меня время от времени, неустанно об этом напоминала.

Поначалу меня ничему специально не учили, но я сама впитывала знания как губка, сидя рядом с Алешей во время занятий, и гувернер Карл Фрицевич, увидев мое усердие, стал и мне давать задания, побуждая своего воспитанника к невольному со мной соревнованию. Читала я гораздо лучше Алеши, легко разбирая даже церковнославянскую вязь, да и писала грамотнее, а уж почерк точно был лучше Алешиного корябанья. Зато совсем не знала арифметики, и тут уже Алеша меня просвещал. Я оказалась очень способным ребенком и в один прекрасный день поразила княгиню, приветствуя ее поутру на чистом французском языке и с хорошим произношением.

Думаю, что сильно развлекала Елену Петровну своим простодушием, непосредственностью и наивной религиозностью – сама она была настроена весьма скептически, и никакой религиозной экзальтации в ней не наблюдалось, хотя все обряды исполнялись исправно. Но гораздо больше занимала Елену Петровну моя способность к предвидению будущего, обнаружившаяся случайно. Я сама и не подозревала, что в этом есть что-то экстраординарное. Так, я всегда заранее знала, когда придет с визитом мать игуменья или когда соберется навестить нас младший сын княгини – Николай Львович. К тому же я выигрывала у Алеши любые пари, угадывая, что за пирожное подадут за обедом или какого цвета будет Halstuch на гувернере.

Карл Фрицевич был порядочным франтом, правда, несколько отставшим от моды – Николай Львович, к примеру, уже повязывал галстук-бабочку, вошедший в употребление после второго представления оперы Джакомо Пуччини «Мадам Баттерфляй», когда весь оркестр появился перед публикой в подобных галстуках. А у Карла Фрицевича было множество атласных шейных платков самого разного цвета: от давленой брусники до модного оттенка электрик, с узором из турецких огурцов, звезд или дубовых листьев. Надевал он их, соотносясь лишь с собственным настроением, и скреплял жемчужной булавкой, подаренной ему Еленой Петровной по случаю сорокапятилетия.

Карл Фрицевич был из обрусевших немцев, но эксцентричностью мог превзойти любого англичанина: каждое утро в любую погоду он бегал по аллеям парка, смущая молоденьких горничных своим голубым исподним, потом еще и нырял в пруд голышом, а зимой обтирался снегом. В городе ему приходилось трудней, но он и там как-то устраивался. Повзрослев, Алеша стал составлять гувернеру компанию – спортивную форму ему выписали из Лондона. Я тоже хотела участвовать в таком развлечении, но Елена Петровна сказала, что для девушки это неприлично.

Мы с Алешей очень привязались друг к другу: мама мальчика давно умерла, отец о нем не вспоминал, так что мы с Еленой Петровной и составляли всю его семью. Забавно, что у нас троих оказалось одинаковое отчество, хотя мое выбрано было случайно. Еще, конечно, существовали Алешины кузины, с которыми я познакомилась первой же зимой, когда мы приехали в Санкт-Петербург. Наденька и Зиночка – Нинишь и Зинь-Зинь, как звали их домашние, встретили меня с ревнивой настороженностью, считая Алешу своей собственностью. Они походили друг на друга как близнецы, хотя были погодками: темные кудри, ярко-голубые глаза, румяные щечки – как и у Алеши.

Не найдя, к чему придраться – я была скромна, хорошо воспитана, а одета не хуже их, они постепенно прониклись ко мне снисходительным дружелюбием, особенно младшая Зинь-Зинь, которой тогда только что исполнилось пять лет.

Я сильно выделялась на их фоне, как белый мотылек среди ярких бабочек. Особенно всех восхищали мои волосы необычного оттенка бледного золота, которые из-за их густоты и длины приходилось по-простонародному заплетать в косу – а я так мечтала о локонах, как у кузин! Но Елена Петровна категорически не позволяла мне укоротить волосы, которые спускались уже гораздо ниже пояса. На всех маскарадах я изображала Лорелею или Ундину, а Алеша, конечно же, был средневековым рыцарем в сверкающих латах, изготовленных рукодельным Карлом Фрицевичем из папье-маше и фольги.

Карл Фрицевич, кстати сказать, весьма интересовался моими необычными способностями и даже хотел показать меня какому-то профессору, исследующему феномен ясновидения, но Елена Петровна воспрепятствовала: ни к чему это! Она была далека от модной в то время мистики, никакого заигрывания с потусторонним миром не терпела и не одобряла увлечение своей невестки спиритизмом.

Однажды, втайне от Елены Петровны, я все-таки приняла участие в спиритическом сеансе в качестве медиума, но ничего из этого не вышло, потому что меня все время разбирал смех. А после нескольких случаев я стала реже делиться своими откровениями и старалась скрывать свой дар от посторонних.

Первый раз это был сон: я увидела чьи-то похороны: странное кладбище, нисколько не похожее на наши погосты, и вокруг какие-то экзотические деревья вроде пальм. Я записала сон в дневник и забыла о нем, а через несколько месяцев мы получили письмо из Аргентины, где сообщалось о смерти старшего сына княгини и Алешиного отца, Петра Львовича Несвицкого. Дата похорон совпадала с датой моего сна.

А в следующий раз случилось так, что во время раута у Ксении Кирилловны, супруги Николая Львовича, я обратила внимание на одного гостя: он выглядел вполне здоровым и бодрым, но я невольно вскрикнула и зажала себе рот рукой, а кузины тут же принялись теребить меня:

– Что?! Что ты увидела?!

Но я сказала, что у меня просто зуб разболелся, и убежала к себе: на самом деле я увидела, как из-под розовощекого лица этого дамского угодника и бонвивана вдруг проступил череп! Через неделю бонвивана застрелил ревнивый муж, застав того на месте преступления. Я ужаснулась. И стала прилагать все усилия, чтобы сдерживать свои эмоции при очередном видении, даже пыталась вообще избегать таких случаев, но это, похоже, было не в моей власти.