Ущерб тела - Маргарет Этвуд

– Знаю, знаю, громкие слова до добра не доведут, – сказала Ренни. – Так мне в школе говорили.

– Дело не в том, можете вы или нет, – сказал Дэниел. – Конечно, можете. В физическом плане нет никаких препятствий. Вполне вероятно, что у вас совершенно нормальный, здоровый организм.

– Но?..

– Возможно, стоит немного подождать, – сказал Дэниел. – Чтобы все успокоилось и вы могли разумно расставить приоритеты. Вы должны знать, что гормональные изменения могут ускорить наступление рецидива, хотя точно это неизвестно. Есть риск.

– Боже упаси, чтобы я рисковала, – ответила Ренни.

Девушка отрывает ребенка от одной груди и перекладывает к другой. Ренни думает, дать ей немного денег или нет. Может, это оскорбит ее? Она тянет руку к сумочке, но тут ее окружает толпа ребятишек, то ли семь, то ли восемь, они в восторге прыгают вокруг нее и лопочут все одновременно.

– Они хотят, чтобы вы их поснимали, – говорит доктор Пескарь.

Ренни подчиняется. Но, кажется, им этого мало: они хотят увидеть снимки.

– Это не «Полароид», – говорит Ренни доктору. – Фотографии не вылезают, – говорит она детям.

Им сложно это понять.

* * *

Полдень. Ренни стоит под палящим солнцем и мажет лицо лосьоном от загара, досадуя, что не взяла с собой шляпу. Похоже, доктор Пескарь знает все об этом форте и намерен рассказать ей про каждый кирпичик, пока у нее не наступит обезвоживание и она не упадет в обморок или не воспламенится. Что ему от нее нужно? Видимо, что-то важное.

– Не стоит тратить ваше время! – пыталась она возражать, уже дважды.

Но он ее не слушает.

Неприятностей, которые, по убеждению Ренни, всегда поджидают ее за границей, не так много, но того, что может случиться и чего она опасается, куда больше. Она трусиха – и именно это, не раз повторяла она, было залогом практичности ее текстов о путешествиях. Ведь другие туристы точно захотят знать, после какого ресторана у вас будет несварение, а в каком отеле есть тараканы, – не одна она. Но, если так пойдет дальше, однажды она очутится у огромного котла в компании местного царька, который предложит ей отведать овечий глаз или обезьянью лапку, и она будет не в силах отказаться. Пока ситуация не столь критична. Тем не менее она здесь в заложницах; впрочем, если случится худшее, она всегда может уехать обратно с остальными туристами.

Тем временем доктор рассуждал о санитарных правилах, внедренных англичанами. Можно было подумать, что они вымерли или почти вымерли как вид, а он занимается раскопками и то находит винтажные чашки «Королева Анна», то натыкается на выгребные ямы, с изумлением и восторгом археолога рассказывая о любопытных привычках древнего народа.

Сам по себе форт – типично георгианская постройка, кирпичная кладка уже начала осыпаться. Хотя в туристической брошюре он указан как одна из главных достопримечательностей, для его ремонта или хотя бы поддержания не делается ничего. У подножия крепости то самое поле с тентами, за которым находятся общественные туалеты, ветхие, деревянные, имеющие временный вид. Единственное современное строение – стеклянный куб с какой-то антенной.

– У них там телескоп с огромным увеличением, – рассказывает доктор. – Они видят все, что прибывает на кораблях. Когда нет дымки, даже Гренада видна.

Позади стеклянного куба – постройка квадратной формы, доктор говорит, что здесь находится тюремная пекарня, поскольку в форте расположена и тюрьма. Среди туалетов бродит коза.

Доктор Пескарь взобрался на парапет. Он поразительно активен для человека его возраста. Кажется, он хочет, чтобы и Ренни туда залезла, но это всего лишь узкий выступ в сотнях метров над морем. Ренни встает на мыски и смотрит через парапет. Вдали виднеется какая-то синяя масса, удлиненная, дымчатая. Остров.

Доктор спрыгивает и встает позади нее.

– Это Гренада? – спрашивает она.

– Нет. Это Сент-Агата. Все тамошние жители – моряки.

– А здешние? – спрашивает Ренни.

– Дураки! – говорит доктор. – Но сам я с Сент-Агаты. В девятнадцатом веке британцы совершили крупную ошибку, объединив нас в одно государство. С тех пор у нас сплошная вражда, а теперь британцы избавились от нас, чтобы получать те же дешевые бананы, но уже не марая рук, и вражда только усилилась.

Теперь он наблюдал за происходящим внизу, склонив голову с орлиным носом набок, как крупная птица. Ренни тоже посмотрела. Между беженцами ходит мужчина, от одной группы к другой, за ним гуськом тянутся дети. Он что-то раздает, какие-то листки, Ренни видит мелькание белого. На нем сапоги на каблуках, ковбойские; когда он останавливается перед тремя женщинами, какой-то малыш опускается и гладит кожу голенищ.

Доктор ухмыляется.

– Это Марсдон, – говорит он. – Деловой парень, работает на Принца Мира. Они печатают листовки в Народной церкви, там есть станок. Они считают, что их религия – единственно истинная, а если ты не уверуешь, то убирайся к чертям, они и дорогу укажут. Но с этими несчастными ничего у них не выйдет. И знаете почему, мой друг?

– Почему же? – подыгрывает ему Ренни.

Она слушает вполуха, ее утомляют эти местные политические дрязги, все как в Гризвольде – застарелая злоба, зависть, нелепое соперничество. Скука.

– Они вечно раздают свои листовки, – говорит доктор. – Говорят, там все объясняется: почему светит солнце и чью задницу греет – точно не мою, уж поверьте. – Он хихикает, в восторге от своей остроты. – Только они забыли, что эти люди не умеют читать.

Дети пританцовывают при виде Марсдона, они держат квадратные листки высоко в воздухе за уголки, словно белых воздушных змеев.

Подъезжает еще одна машина и останавливается на грязном участке у пекарни; в ней двое мужчин, они не выходят. Ренни видит, что они глядят вверх, – безглазые лица, очки.

– Вся семейка в сборе, – говорит доктор Пескарь. – Эти ребята не по части бумажек.

– Кто они? – спрашивает Ренни. Интонация доктора ее настораживает.

– Мои друзья, – говорит он тихо. – Они везде за мной ездят. Хотят убедиться, что я в безопасности. – Он улыбается и кладет ладонь на ее руку. – Пойдемте. Я покажу еще кое-что.

Он ведет ее вниз по лестнице, в галерею каменной кладки, что ж, по крайней мере, здесь прохладнее. Это бывшие офицерские казармы, пустые квадратные помещения, где от стен слоями отваливается штукатурка.

– Мы хотели устроить здесь экспозицию, – сказал доктор. – Повесить карты военных действий между англичанами и французами. И магазин сувениров – местное искусство и ремёсла. Но министру культуры это неинтересно. Он говорит: «Культурой не наешься». Ренни хотела было спросить, какие здесь народные промыслы, но решила подождать. Это один из вопросов, на который она по идее уже должна знать ответ.

Они спускаются по каменным ступеням еще ниже. Внизу висит веревка со стиркой, простыни и наволочки с цветочным рисунком сохнут на солнце. На плетеных пластиковых стульях сидят две женщины, они улыбаются при виде доктора. Одна мастерит что-то вроде настенного украшения из кусочков ткани пастельных оттенков, характерных для белья: персикового, нежно-голубого, розового; вторая вяжет крючком что-то белое. Возможно, это и есть местное искусство и ремёсла.