Бремя империи - Александр Афанасьев

Что-то вдруг будто толкнуло меня в спину. Я отложил газеты, достал визитную карточку, набрал номер. Но вместо ее голоса я услышал гудки, показавшиеся мне похоронным звоном…

Черт!

Начал набирать второй номер, думая про себя, что не может так все закончиться, ну просто – не может. На сей раз в уши вместо гудков полилась тягучая арабская мелодия, чем-то похожая на азан. И, наконец, я услышал голос. Ее голос…

– Алло…

– Юлия… Всю прошедшую ночь я думал исключительно о вас…

Ее смех был похож на перезвон колокольчиков…

– А, господин офицер… Скрывающийся от жандармерии… Я надеюсь, вы добрались до своего места службы…

– Только благодаря вам, прекрасная незнакомка… И я, как порядочный человек и как русский офицер, не могу вас не отблагодарить… Как вы смотрите на то, чтобы провести этот вечер вместе… скажем, на побережье… Там есть милые рестораны…

Юлия снова рассмеялась…

– А если на нас нападут? Там, говорят, бесчинства, страшно на улицу выйти…

– Со мной никто не посмеет даже близко к вам подойти… – заверил ее я, – и «браунинг» я всенепременно возьму с собой…

– Однако, боюсь… я занята этим вечером… – Мое сердце пропустило удар и, возможно, не один. – Мои друзья пригласили меня на вечеринку, это в Борж эль-Бражнех. Но у меня нет кавалера на вечер… так что, если вы желаете…

– О большем я не мог бы и мечтать, сударыня… – За долю секунды я взмыл из пропасти разочарования к вершинам блаженства. – Позвольте узнать, где мы встретимся…

– Думаю… вы сможете заехать за мной в четыре часа… Я живу на аль-Рашидин, 19. Знаете, где это?

– Ничто в мире мне не помешает найти…

– Тогда я буду ждать вас у дома. Форма одежды свободная, можете одеваться, как хотите…

– Фамилия, имя, отчество?

– Забыл…

Следователь, пожилой, невысокий, с серым от усталости лицом, в мятом полицейском мундире, отложил ручку в сторону, с укором взглянул на развалившегося на стуле по другую сторону стола бритого юнца. Юнцу было лет шестнадцать, не более…

– Слушай, парень. Ты меня не зли. Тебе когда на сборы идти?

– А что?

– А то! Тебе пока что хулиганство светит и сопротивление полиции при задержании. Сейчас оформлю материал, передам тебя станичному атаману – по этим статьям тебя сход имеет право судить. Атаман на сходе возьмет розги да вложит тебе ума по голой-то заднице. А если будешь кочевряжиться – массовые бесчинства – до десяти лет каторги!

– Лучше бы черным ума вкладывали…

– Ну вот ты мне и обскажешь, кто тебя надоумил с черными сражаться, – добродушно проворчал следователь, беря в руки инструмент своего труда и пододвигая к себе бланк протокола допроса. – Давай снова. С чувством, с толком, с расстановкой… Фамилия, имя, отчество…

– Тимофеев. Александр Саввич…

– Вот и хорошо… Александр Саввич… Возраст?

– Шестнадцать скоро…

– Скоро – это когда?

– Через полтора месяца… – нехотя буркнул пацан.

– Через полтора месяца… – эхом повторил следователь, ручка стремительно бегала по бумаге, старая гвардия предпочитала заполнять протокол вручную, не на компьютере… – вот и хорошо. Хороший себе подарок на шестнадцатилетие преподнес… Проживаешь где?

– Кафрия. Долина Бекаа.

Следователь записал установочные данные, скороговоркой прочитал права и обязанности, отложил в сторону ручку. Посмотрел на пацана пронзительным, совсем не сочетающимся с безобидной внешностью, взглядом. Внимательно так посмотрел, пристально, этот взгляд вырабатывается у опытных полицейских следователей с годами. Не выдержав, пацан опустил глаза в пол…

– Рассказывай. Кто тебя надоумил строительную арматуру в руки взять, идти в мусульманский квартал машины поджигать, погром учинять. Или сам домыслил до такого?

– Точно так…

– Неужели? И остальные, что с тобой были, – они тоже сами это умыслили?

– Не знаю… Я за других не ответчик… Чужая душа – потемки…

– Это уж точно… – сочувственно вздохнул следователь. – Тебе бы за себя-то ответить… Ты в какие войска идти хочешь?

– В десант! – не задумываясь, брякнул парень и только потом ощетинился: – А вам какое дело?

– Да в принципе никакого… Только вот в десант с судимостями не берут. А ведь я могу и дело твое передать атаману вместе с тобой. Тебе без разницы, все равно на сходе голой задницей сверкать, что так, что так. А судимости не будет. И подумай, парень, – я ведь не предлагаю тебе друзей сдавать. Меня интересует, были ли среди вас незнакомые и кто придумал идти погром учинять? Ведь это не ты придумал и не твои друзья?

– Нет…

– Не вы. А кто?

– Не знаю… Познакомились…

– Где?

– Около университета… Мы со станичными в город приехали, решили по набережной погулять. Тут видим – народ стоит. Решили посмотреть – что к чему. Там нам и обсказали все – мы сами не видели, что стряслось…

– И кто обсказал? Как он выглядел?

– Чернявый такой. В майке яркой с гербом. Лет двадцать пять, обычный такой…

– Зовут как?

– Михаилом…

– Фамилии, конечно, не спросили… И что вам сказал этот Михаил?

– Да много… Что черные дирижабль с детьми взорвали. Что у них там в кварталах ихних банды, что они с русских дань берут. Что они женщин наших насилуют…

– Понятно. И потом он сказал, что надо идти громить. Так?

– Не. Сначала постояли, послушали…

– А где бутылки с бензином, арматуру взяли?

– Так потом… Там у стройки машина была, в переулке стояла, с нее и раздавали.

– А где сейчас этот Михаил? Его с тобой задержали?

– Да нет вроде…

– Понятно, – кивнул следователь, – значит, как языком болтать – горазд. А как на дело идти – так смылся ваш Михаил, вас одних кинул. Так получается?

– Не так! Ну, ведь и в самом деле взорвали дирижабль, я же знаю…

Следователь устало вздохнул, отложил карандаш в сторону…

– Взорвали-то взорвали, что есть, то есть. Только сам подумай – недавно взорвали, а уже кто-то целую машину арматурой и бутылками с бензином загрузил. Значит, они знали, что должно случиться, ведь так? Вот и подумай – за кем ты пошел и чью родину защищал с арматурой в руке, дурак. Михаила этого? А одна ли у него с тобой родина?

Пацан молча смотрел в пол, пытаясь все осмыслить. Там, на улице, все казалось простым и понятным. Мусульмане взорвали дирижабль, убили детей – и кто, как не казаки, должны пойти и наказать их за это. А теперь получалось, что и впрямь – то, что казалось простым и понятным, на поверку оказалось совсем другим. Подлым и грязным…