Медведь и соловей - Кэтрин Арден

Оба опомнились одновременно, рассмеялись, и Алеша сказал:

– Так это правда, Вася? Бесы вокруг нас, и нас ждут муки, если мы их не изгоним? Но черти… он говорил про чертей?.. А женщины всегда оставляют хлеб домовому. Какое Богу дело до этого?

– Что бы кто-то ни рассказывал, с чего нам выгонять наших домашних духов по слову какого-то там священника из Москвы? – огрызнулась Вася. – Мы всегда оставляли им хлеб с солью и воду, и Бог не гневался.

– Мы не голодали, – неуверенно проговорил Алеша. – И пожаров и болезней не было. Но, может, Бог ждет, чтобы мы умерли, чтобы наше наказание никогда не кончалось?

– О, господи, Лешка… – начала было Вася, но тут ее позвала Дуня: Анна задумала особо роскошную трапезу, так что Васе надо было раскатывать тесто и помешивать суп.

Они ели на улице – яйца, кашу, летнюю зелень, хлеб и мед. Обычная веселая суета притихла. Молодые крестьянки стояли кучками и перешептывались.

Константин задумчиво жевал и светился довольством. Петр хмурился и поворачивал голову из стороны в сторону, словно бык, почуявший опасность, но пока не заметивший волков, притаившихся в траве.

«Отец разбирается в диких зверях и разбойниках, – подумала Вася. – А с грехом и вечными муками сражаться нельзя».

Остальные взирали на священника с ужасом и жадным восхищением. Анна Ивановна сияла неуверенной радостью. Казалось, их пыл подхватывает Константина и несет его подобно резвому скакуну. Вася не знала, что в тишине, когда из церкви все разошлись, священник направил это чувство на изгнание бесов – бросил целиком, так что даже человек, лишенный способностей, мог поклясться, что слышит, как бесы с криком спасаются бегством, бегут прочь от дома Петра.

* * *

Этим летом Константин ходил по избам и выслушивал жалобы местных жителей. Он исповедовал умирающих и благословлял младенцев. Он слушал, когда к нему обращались, а когда звучал его низкий голос, все замолкали и внимали ему.

– Покайтесь! – призывал он их. – Иначе будете гореть в аду. Огонь очень близко. Он ждет вас и ваших детей всякий раз, когда вы ложитесь спать. Приносите свои плоды Богу – и только Ему одному. Это – ваше единственное спасение.

Люди шептались между собой, и их шепот становился все более испуганным.

Константин каждый вечер ел за столом Петра. От его голоса по медовухе шли волны, а деревянные ложки начинали подскакивать. Ирина начала прикладывать ложку к кружке и хихикала, когда они начинали дребезжать. Вася ее в этом поощряла: детское веселье приносило облегчение. Разговоры о вечных муках Ирину не пугали: она была еще слишком маленькая.

А вот Вася боялась.

Не священника, не бесов, не адского огня. Она видела этих бесов. Она видела их каждый день. Среди них были злые, были добрые и были озорные. Все были по-своему так же человечны, как и люди, которых они оберегали.

Нет: Вася боялась своих людей. Они больше не перешучивались по дороге в церковь, они слушали отца Константина в тягостном жадном молчании. И даже вне церкви многие искали предлоги, чтобы зайти к нему в комнату.

Константин выпросил у Петра воску, который он плавил и смешивал с пигментами. Когда в его комнату заглядывало солнце, он брался за кисти, открывал склянки с порошками и принимался писать. Под его кистью появлялся Святой Петр. Борода у святого была курчавой, одеяние желтое и темно-коричневое, странная рука с длинными пальцами поднималась в благословении.

В Лесном Крае только об этом и говорили.

Как-то в воскресенье совершенно отчаявшаяся Вася притащила в церковь горстку сверчков и выпустила их среди паствы. Их стрекотание стало забавным сопровождением низкого голоса отца Константина. Вот только люди не смеялись: они вздрагивали и шептали о дурных знамениях. Анна Ивановна этого не видела, но заподозрила, чьих это рук дело. После службы она вызвала Васю к себе.

Вася неохотно вошла в горницу мачехи. Анна Ивановна уже приготовила ивовый прут. Священник сидел у открытого окна, измельчая в ступке кусок синего камня. Казалось, он не прислушивался к тому, как Анна допрашивает падчерицу, но Вася прекрасно понимала, что все вопросы задаются ради священника, чтобы показать, что ее мачеха праведна и является хозяйкой в своем доме.

Вопросы все не кончались.

– Да я и снова бы это сделала! – отрезала вышедшая из себя Вася, забыв об осмотрительности. – Разве не Бог сотворил все живое? Почему нам одним позволено возносить хвалу? Сверчки славят Бога песнями, точно так же, как мы.

Голубые глаза Константина на секунду скользнули по ней, но разгадать их выражение она не смогла.

– Дерзость! – взвизгнула Анна. – Богохульство!

Высоко подняв голову, Вася молчала, даже когда прут в руке мачехи с силой опустился. Константин наблюдал за ними, серьезный и непостижимый. Вася поймала его взгляд – и не стала отводить глаз.

Анна заметила, как девочка и священник смотрят друг на друга в упор, и ее злобное лицо побагровело еще сильнее. Она всю силу вкладывала в удары прута. Вася стояла неподвижно, до крови прикусив губу. Однако, несмотря на все ее усилия, слезы навернулись на глаза и быстро потекли по щекам.

Константин наблюдал за поркой из-за Анниной спины, не говоря ни слова.

Ближе к концу Вася все-таки вскрикнула: скорее от унижения, чем от боли. А потом все закончилось: Алеша с побелевшими губами разыскал отца. Петр увидел кровь и бледное лицо дочери и поймал Анну за руку.

Вася не сказала ни слова ни отцу, ни кому-то еще: она тут же убежала прочь, не обращая внимания на попытки брата позвать ее, и спряталась в лесу, словно раненный зверек. Если она и плакала, то это слышала только русалка.

– Пусть узнает цену греха! – гордо заявила Анна, когда Петр укорил ее за жестокость. – Пусть лучше научится сейчас, чем будет гореть в аду, Петр Владимирович.

Константин ничего не сказал. Свои мысли он ничем не выдал.

Когда рубцы зажили, Вася стала ступать тише и придерживать язык старательнее. Она много времени проводила на конюшне и строила планы, как переоденется мальчиком и поедет к Саше в монастырь или отправит тайного гонца Ольге.

Алеша, ничего ей не говоря, стал следить за ее перемещениями, чтобы она никогда не оставалась с мачехой наедине.

И все это время Константин осуждал подношения в виде хлеба и медовухи, которые люди предназначали духам домашнего очага.

– Приносите дары Господу, – твердил он. – Забудьте своих бесов, чтобы не гореть в аду.

К нему прислушивались. Даже Дуня почти уверилась: бормоча себе под нос и качая седой головой, она спорола символы солнца с передников и платков.

Вася этого не видела: она скрывалась в лесу и на конюшне. А вот домовой очень сожалел об ее отсутствии, потому что теперь ему доставались только крошки.

Осень пришла ворохом ярких красок, которые стремительно выцвели до серого цвета. Молчание уходящего года дымкой легло на земли Петра Владимировича, а под рукой отца Константина множились иконы. Деревенские мастера трудились над новым иконостасом, чтобы их установить: Святого Петра и Святого Павла, Богородицу и Христа. Люди задерживались в комнате Константина и с благоговением смотрели на законченные иконы, на фигуры и сияющие лики. Константин писал новый иконостас, образ за образом.