Медведь и соловей - Кэтрин Арден

– Но почему это должно говорить о том, что вы безумны? Церковь учит, что бесы ходят вокруг нас. Разве вы отвергаете учение церкви?

– Нет! Но…

Анну одновременно бросило в жар и в холод. Ей хотелось снова посмотреть ему в лицо, но она не решилась. Вместо этого она опустила глаза долу и увидела слабое очертание его ступни, неуместно босой под плотной рясой. Наконец, ей удалось прошептать:

– Но они же не… настоящие, не могут быть настоящими. Больше никто не видит… Я сумасшедшая. Я знаю, что я безумна. – Она замолчала, а потом медленно добавила: – Вот только порой мне кажется… моя падчерица Василиса. Но она же еще ребенок, наслушавшийся сказок.

Взгляд отца Константина стал пристальнее.

– Она говорит об этом, да?

– Нет… в последнее время – нет. Но когда она была маленькая, порой мне казалось… Ее глаза…

– И вы ничего не сделали?

Голос у Константина был гибким, как змея, и владел он им не хуже певчего. Анна содрогнулась, услышав в нем презрительное изумление.

– Я била ее, когда могла, и запретила об этом говорить. Мне показалось, что если я возьмусь за нее достаточно рано, то безумие ею не овладеет.

– И вы думали только об этом? О сумасшествии? А вы не боялись за ее душу?

Анна открыла рот, снова закрыла его, и воззрилась на священника в полном недоумении. Он прошел к центру иконостаса, где Христос восседал на троне в окружении апостолов. Лунный свет сделал отливающие золотом волосы серовато-серебряными. Его тень черным пятном ползла по полу.

– Бесов можно изгнать, Анна Ивановна, – сообщил он, не отрывая взгляда от икон.

– Из… изгнать? – робко переспросила она.

– Разумеется.

– Как?

Анне казалось, что мысли ее тонут в трясине. Всю жизнь она несла это проклятье. То, что оно может просто исчезнуть… ее голова не могла осмыслить такой идеи.

– Церковными обрядами. И усердной молитвой.

Наступило недолгое молчание.

– Ах! – выдохнула Анна. – Ах, пожалуйста. Прогоните его. Прогоните их всех!

Возможно, он улыбнулся, но в неверном лунном свете она могла и ошибиться.

– Я буду молиться и размышлять. Возвращайтесь в дом и ложитесь спать, Анна Ивановна.

Она устремила на него широко распахнутые изумленные глаза, а потом повернулась и заковыляла к двери, неловко ступая по голым доскам.

Отец Константин простерся перед иконостасом. Весь остаток ночи он не спал.

Следующий день был воскресным. В зеленовато-сером рассвете Константин вернулся в свою комнату. Веки у него были тяжелыми, так что он полил себе на голову воды и вымыл руки. Скоро ему предстояло провести службу. Он был усталым, но спокойным. В долгие часы бдения Господь дал ему ответ. Он понял, что за зло царит на этой земле. Оно было в знаках солнца на переднике няньки, в ужасе этой глупой женщины, в колдовских звериных глазах старшей дочери Петра. Эти места были наводнены бесами – демонами старой веры. Эти глупые дикие люди днем поклонялись Богу, а втайне – прежним богам. Они пытались идти одновременно по двум путям, и делали себя недостойными пред очами Отца. Неудивительно, что зло творит здесь свои дела.

По его жилам бежало возбуждение. Он думал, что будет здесь, в глуши, покрываться плесенью. Однако вот она, битва – битва за души мужчин и женщин, где на одной стороне зло, а на другой – он как Божий посланник.

Люди уже начали собираться. Он ощущал на себе их любопытство. Здесь пока не как в Москве, где люди жадно ловили его слова и ласкали его своими испуганными глазами. Пока не так.

Но будет так.

* * *

Вася дернула плечом, жалея, что нельзя снять кокошник. Ради появления в церкви к этому тяжелому убору из ткани, дерева и самоцветов добавился еще и покров. Однако это и сравниться не могло с Анной, которая нарядилась как на праздник, повесив на шею усыпанный драгоценными камнями крест и унизав пальцы кольцами. Дуня только взглянула на госпожу и сразу начала тихо ворчать себе под нос насчет набожности и золотых волос. Даже Петр кинул на жену удивленный взгляд, однако он промолчал. Вася вошла в церковь следом за братьями, почесывая голову.

Женщины стояли слева от алтаря, перед иконой Богородицы, а мужчины справа, напротив Христа. Васе всегда хотелось стоять рядом с Алешей, чтобы во время службы можно было пихаться и толкаться. Ирина была такая маленькая, что ее пихать было не интересно – да и потом Анна всегда это замечала. Вася сцепила руки за спиной.

Алтарные врата раскрылись, и на амвон вышел священник. Шепотки прихожан стихли, и только какая-то девица хихикнула.

Церковь была маленькой, и казалось, будто отец Константин целиком ее заполнил. Золото его волос притягивало взгляды сильнее, чем драгоценности Анны. Голубые глаза пронзали присутствующих словно кинжалы, каждого по очереди. Он заговорил не сразу. Взволнованная тишина растекалась среди присутствующих как распространяется звук, и Вася заметила, что прислушивается, чтобы уловить их тихое заинтересованное дыхание.

– Благословенно царство, – возгласил, наконец, Константин, и его голос захлестнул их всех, – Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и вовеки веков!

Вася подумала, что он говорит совсем не похоже на отца Симеона, хотя слова литургии были теми же. Его голос напоминал гром, и в то же время он размещал каждый слог так же точно, как Дуня размещала стежки. Под его прикосновением слова оживали. Голос у него был глубоким словно весенняя река. Он говорил им о жизни и смерти, Боге и грехе. Он говорил о вещах, которых они не знали: о бесах, муках и соблазнах. Он оживлял все это перед их глазами, так что они покорялись Божьей воле и видели себя осужденными и низвергнутыми в ад.

Напевно читая молитвы, Константин притягивал внимание собравшихся к себе так, что они повторяли за ним слова, пребывая в туманном состоянии испуга и очарования. Он тянул их все дальше и дальше на гибком поводу своего голоса, пока их ответные голоса не стали срываться. Люди слушали словно дети, перепугавшиеся в грозу. И когда они оказались на грани истерики… или восторга… его голос смягчился.

– Помилуй и спаси нас, яко благ и человеколюбец.

Наступила тяжелая тишина. В этом молчании Константин воздел правую руку и благословил собравшихся.

Они расползались из церкви, словно лунатики, цепляясь друг за друга. Вася не могла понять, почему у Анны на лице написано возбуждение и ужас. Остальные казались ошеломленными или даже измученными, и в глазах их еще таились остатки испуганного восторга.

– Лешка! – позвала Вася, кидаясь к брату.

Когда он обернулся к ней, то оказался таким же бледным, как все остальные, и смотрел на нее словно издалека. Испугавшись его отсутствующего взгляда, она отвесила ему оплеуху. Алешка моментально пришел в себя и так толкнул ее, что она должна была бы плюхнуться на пыльную землю, однако Василиса была ловкая как белка и к тому же надела новый наряд. Она отскочила, устояла на ногах, и они застыли друг перед другом, сверкая глазами, тяжело дыша и сжимая кулаки.