Дневник Габриеля - Скотт Фрост

Воздух начал снова заполнять пространство комнаты.

Оставалось тридцать секунд.

Гаррисон протянул руку, аккуратно взял пальцами желтые провода, идущие от детектора, поднес ножницы и перерезал провода одним движением.

— Господи, — облегченно вздохнула я.

Таймер показывал двадцать секунд.

— Еще не все, — пробормотал Гаррисон.

Завывания сигнализации за окном напоминали ночной безумный хохот койота.

Пятнадцать секунд.

Гаррисон осторожно пощупал провода, тянувшиеся от таймера.

— А вот это уже интересно, — сказал он себе под нос.

Десять секунд.

Он взялся за два провода от детонатора. Один черный, другой красный. Сигнализация заткнулась. Я слышала биение своего сердца. Гаррисон помялся секунду, покачал головой, а потом перерезал черный провод пополам.

Цифры на дисплее вспыхнули, и отсчет прекратился. Оставалось три секунды. Гаррисон посмотрел на меня и улыбнулся едва уловимой улыбкой, как школьник, только что получивший пятерку по химии. Если у него и повысилось артериальное давление, то вида он не показывал.

— А мне это интересным совсем не кажется, — проворчала я, как только мои легкие снова наполнились воздухом.

Гаррисон посмотрел прямо в глаза Филиппу и сказал:

— Все позади.

Он быстрым движением срезал липкую ленту, крепившую динамит к груди несчастного, и снял его как доктор, освобождающий пациента от повязки. Филипп начал с силой срывать липкую ленту со рта, словно задыхался, и в итоге размотал ее как тюрбан, держась за один конец. Последний кусок ленты с треском отклеился от шеи, наверное причинив боль, но Филипп не заметил. Он вскочил со стула и отпрыгнул в дальний конец комнаты, подальше от динамита, лежавшего на полу. Он словно оцепенел от шока на какое-то время, а потом закрыл рот руками и зарыдал.

На вид Филиппу было чуть больше тридцати. Тощий, глаза впали как у ребенка, который вечно недоедает. Руки с тонкими длинными пальцами. Как только он сорвал липкую ленту, я узнала его — именно он сидел за рулем «хундая» в то утро.

— Спасибо, спасибо, — твердил он между всхлипываниями с еле заметным французским акцентом.

Гаррисон все еще сидел на корточках и изучал взрывное устройство. Я подошла и тоже села на корточки рядом. В глазах Гаррисона зарождался немой вопрос.

— Что такое?

— Я мог бы перерезать любой из проводов и все равно обезвредил бы бомбу.

Он посмотрел на меня со странной смесью то ли страха, то ли восхищения, я сама не поняла точно.

— Это что-то значит? — уточнила я.

Гаррисон кивнул с серьезным видом.

— С нами играют. Мы примчались сюда по телефонному звонку, чтобы обнаружить бомбу, которая не взорвется. Но зачем заманивать нас сюда, если не собираешься убивать?

— Не знаю.

Я повернулась и осмотрела комнату. И тут в глаза мне бросились детали, которые я не успела воспринять до этого. На обоих матрасах спали. И в коробках одежды больше, чем гардероб одного человека. Рядом с одним из матрасов лежали штук пять порножурналов. Мисс Август украшала стену над подушками. Я подошла к Филиппу, забившемуся в угол, словно испуганное животное.

— Вы можете опознать того, кто это сделал?

В его глазах мелькнул страх. Он посмотрел на дверь, потом на окно в поисках выхода.

— Нет, нет, — сказал он, исступленно качая головой, хотя обманщик из него был никудышный.

— А для кого тогда второй матрас?

Его темные миндалевидные глаза прекратили бегать по комнате и замерли на мне.

— Он ночевал здесь, да? Вы знакомы.

Правда была написана на его лице. Филипп потупился.

— Я хотел быть американцем, — еле слышно прошептал он.

— Это он похитил мою дочь? — спросила я.

По мере того как до Филиппа доходил смысл сказанного, на его лице появилось выражение шока. Он слегка приоткрыл рот, словно ахнул. Ему не пришлось отвечать. И так было видно, что он ничего не знает.

Глаза Филиппа наполнились слезами. Если бы он был стеклянным, то разбился бы вдребезги об пол.

— Я просидел на этом стуле всю ночь и весь день… Весь день.

Пока мы ехали в Пасадену, Филипп сидел сзади, курил сигареты одну за другой и без умолку говорил, словно мы высвободили поток слов. Он живет в Америке уже два года по студенческой визе, учится в училище и хочет стать диджеем. Пока он ждал, когда же его возьмут на популярную радиостанцию, то разносил газеты, мыл тарелки и по субботам играл в футбол. Филипп был красивым, хотя внешность у него была довольно заурядная и не выдерживала конкуренции в Голливуде.

Он сказал, что человек, положивший ему бомбу на колени, отнял у него все, что имело хоть какое-то значение. Он потерял все свои документы, включая паспорт, разрешение на работу, письма из дома и автомобиль — тот самый белый «хундай», который, возможно, был связан с исчезновением моей дочери. Но одного взгляда в его испуганные глаза было достаточно, чтобы понять, что он потерял нечто большее, что не включишь в опись имущества.

Через несколько минут после нашего возвращения в Пасадену, офицеры полиции Лос-Анджелеса взялись за жилище Филиппа. Но вскоре их сменят ребята из ФБР. Тайное стало явным. Под моим присмотром Филипп будет находиться недолго. Все силы уголовной полиции наступали на Пасадену как армия захватчиков. Террор развязан.

Филипп докурил очередную сигарету и затушил ее в практически полной пепельнице в комнате для допросов. Я протянула ему пачку, и он вытащил еще одну сигарету, попытался закурить, но руки дрожали так сильно, что ему не удавалось зажечь спичку и мне пришлось ему помочь. Он сделал глубокую затяжку, на несколько минут задержал дым в легких и закрыл глаза от удовольствия. Бедняга просидел в своей комнате с бомбой на коленях и детектором движений, трясущимся при каждом проезжающем грузовике, больше десяти часов.

— Мы принесем вам поесть, — сказала я.

Он улыбнулся каким-то своим мыслям.

— Мама хотела, чтобы я выучился на доктора, но я любил рок-музыку.

— Расскажите мне об этом человеке.

Он еще раз затянулся.

— Если я расскажу вам, то я труп.

— Нет, вы будете под защитой.

Он улыбнулся и покачал головой, словно все вокруг него было лишь спектаклем театра абсурда.

— Вы так всем говорите, кто прошел через то же, что и я?

— Я никогда не встречала человека, который прошел бы через то, через что пришлось пройти вам.

Филипп откинул голову и сделал вдох. А потом заговорил, шепотом, словно его мучитель слышал каждое слово.