Мазохизм смерти и мазохизм жизни - Бенно Розенберг

б) Этот объект отвергается и заменяется собственной личностью. Наряду с обращением против собственной личности происходит также трансформация активной цели влечения в пассивную.

в) В качестве объекта снова подыскивается посторонний человек, который вследствие произошедшего изменения цели должен взять на себя роль субъекта.

Случай б) – это, как правило, случай так называемого мазохизма» (Freud, 1968b, p. 26–27).

Такое происходит при моральном мазохизме, где садистическим объектом является эдипов отец, вновь обнаруженный после регрессии – ресексуализации Сверх-Я. То же самое происходит при первертном мазохизме, тем более что первертный мазохизм нуждается в объекте, переживаемом как садистический. Это случай вторичного мазохизма у невротиков, а также у психотиков, меньше – у некоторых из них (см. далее о паранойе).

При психической анорексии и при других психозах происходят процессы совсем иного порядка, что указывает на господствующий в них смертоносный мазохизм. В этих случаях больше не идет речь об объектном вторичном мазохизме, потому что происходит прогрессивно протекающая ликвидация садизма, который в таких крайних случаях не сохраняется и близок к исчезновению. Для того чтобы справиться с опасностью разъединения мазохистического ядра, Я в таком типе психической организации жертвует садизмом, изымает из него объектное либидо, интроецирует его в попытке укрепить хотя бы мазохистическое ядро и обеспечить связывание влечения к смерти; однако это отвод-интроекция объектного либидо освобождает из-за их разъединения разрушительные влечения, которые угрожают Я; оно реагирует тогда новой интроекцией объектного либидо и т. д. ‹…› Если это истинно, задействованный там вторичный мазохизм становится смертоносным, потому, что он осуществляет процесс-восхождение, который рискует закончиться лишь смертью.

Мы переходим к отличному психопатологическому пейзажу, который, также будучи психотического порядка, является антиподом холодного психоза при анорексии, – к паранойе. Все то, что мы можем сказать о паранойе, мы узнали из его фундаментальной статьи П. К. Ракамье 1966 года (Racamier, 1966). Если в этом контексте мы говорим о паранойе, то в первую очередь не из-за садомазохизма паранойяльных больных, выявленного многочисленными авторами (Ж. Малле, П. К. Ракамье и др.) и Фрейдом еще в 1908 году (Freud, 1973c, p. 152): «Бред паранойяльных больных является фантазмом той же природы, однако он становится осознанным и содержится в садомазохистической составляющей сексуального влечения…». Как известно, параноик защищается от гомосексуальности, но также и более всего посредством гомосексуальности через цепляние к отцу и к объекту от первичной, пассивной связи с матерью, связи, которую он ощущает как уничтожающую. Они также защищаются от шизофренического развития, впрочем, и от подлежащего депрессивно-меланхолического психоза. Если вернуться к основным тезисам П. К. Ракамье, появляется вопрос, нельзя ли в этой же логике говорить о паранойяльной защите от развития смертоносного мазохизма в помощь вторичному мазохизму, который параноик пытается удерживать как возможную связь с объектом, следовательно, оставаться на уровне хранителя жизни. Это предполагает, что в паранойе есть также дисфункция первичного мазохизма, что, впрочем, уже было выявлено Ж. Малле[33]. Однако необходимо заметить, что, если дисфункция существует у паранойяльных больных, у которых также нет явных признаков нарушения внутренней непрерывности (они защищаются от этого всей своей системой защит), то, возможно, это обнаруживается у всех других психотиков. Вторичный мазохизм, призванный «исцелять», переживается паранойяльными пациентами разными способами, более или менее явными, но мы думаем, что именно он находится в центре бреда преследования. Паранойяльное преследование имеет, как мы знаем, различные смыслы: он может быть мегаломаническим нарциссическим вознаграждением, он жестко сохраняет отношение с объектом как защиту от любой нарциссической регрессии (переживаемой как уничтожающей), однако он имеет также значение мазохистического наслаждения, преследователь переживается как садистический объект. Однако эти преследуемые-преследователи, какими являются паранойяльные пациенты, являются, как мы знаем, садистами в своих социальных отношениях и в широком смысле (стремление к овладению, разрушению, захвату), и в узком смысле посредством сексуализации социальных отношений. Те из нас, которые занимались лечением паранойяльных пациентов долгое время, несомненно, ощущали в контртрансфере их садизм, проявляемый различными способами, но чаще всего через вводимые ими правила (их гораздо больше, чем мы думаем…) говорить им лишь то, что они готовы слышать, и даже через отрицание нашей свободы в качестве аналитика и человеческого существа. Это сохранение, даже усиление садизма является основной действенной защитой от смертоносного мазохистического развития, у этих пациентов такая защита удается, потому что проекция, мы знаем, играет у этих пациентов очень важную роль.

Именно удачная паранойяльная защита от смертоносного мазохизма противопоставляет паранойю холодному психозу при анорексии, который тщетно пытается излечить (первичный) мазохизм посредством (вторичного) мазохизма. Между этими двумя полюсами можно установить некую психоаналитическую нозографию (эрогенного) смертоносного мазохизма при разных психозах, потому что мы уверены в его имплицитном и/или эксплицитном присутствии при всех психозах. Можно попробовать также описать смертоносный мазохизм при шизофрении, который с этой точки зрения занимает серединную позицию: шизофреник постоянно «искушаем» смертоносным мазохизмом, однако ему удается (обычно) остановить развитие, чтобы вновь начать этот цикл, потом вновь… Это описание соответствует в мазохистическом плане парадоксальности шизофрении, описанной П. К. Ракамье. Парадокс не разрушает то, что он утверждает, но он возвращается через разрушение противоположного разрушения, возвращаясь вновь к точке отправки, и это постоянно повторяется. Парадокс является для шизофреников не только системой разрушения, он является также (круговой) системой восстановления. В такой парадоксальности, что является их способом проживать внутреннюю диалектику мазохизма, шизофреники подобны гимнастам на трапеции, которые устремляются в пустоту (смертельного мазохизма) и хватаются (обычно за обнаруженный вновь) объектный мазохизм, хранитель жизни… Это связано, полагаем мы, с их специфическим способом переживать объект: они обязаны отрицать их существование, но он существует для них в той же мере, в какой они его отрицают. «Объект, который не присутствует там лишь по той причине, что его там нет, не является отсутствующим объектом…» Однако эти данные изучения мазохизма при психозах переходят за пределы нашей статьи.

Что можно сказать в конце этого путешествия по стране мазохизма? Что есть, несомненно, еще достаточно многое, чего мы не увидели, и есть другое, что мы лишь наметили, возможно, потому что мы не готовы внутренне это увидеть, и многое другое, которое мы не смогли понять потому, что нам не хватает сопровождающего, жителя этой страны, который бы все объяснил… Но мы вернулись с общим впечатлением, которое понемногу становится убеждением, сопровождающее нас на протяжении этой работы: мазохизм является самой крепкой крепостной стеной против разрушительности, в первую очередь, против внутренней разрушительности, однако он может стать ее любимым инструментом.