Нет жалости во мне - Владимир Колычев

– А конкретно?

– Троих завалил. Из «нагана»!

– Ух ты, троих! Из «нагана»! – насмешливо хмыкнул Воркут. – Из кожаного?

– Из настоящего!

– Так они что, сутенерами были?

– У них свои сутенеры были... ну, работали на них... может быть...

– Ты мне тут поносом не брызгай! Ты мне конкретно говори!

Кого конкретно он убил, Алик сказать побоялся. Кто его знает, может, Воркут был в хороших отношениях с покойными авторитетами. Что, если в отместку опустит его? И без того мылит глаз на него, козел озабоченный...

– Он друга моего завалил... А я его... Хотел... Его не смог, а дружкам его досталось...

– Что-то ты елозишь, парень. Что-то с тобой не так... Виктор Александрович, а ну покажи, на что ты способен. Диплом показывать не надо, я говорю...

– Эй, погоди, Воркут, не торопись.

К смотрящему подошел невысокий плотный мужчина лет тридцати пяти, с глубокими залысинами на тяжелой яйцевидной голове. Голос грубый, грудной, зычный, движения четкие, уверенные.

– Что такое, Мигун? – недовольно глянул на него Вокрут.

– Тут недавно на Герцена мокруха была, – мельком глянув на Алика, сказал яйцеголовый. – Вячика завалили и Мироныча. Вот такой вот пацанчик завалил, как этот...

– Вячика?! И Мироныча?! – озадачился смотрящий.

– Ну да, черняховская братва, самая лютая и беспредельная...

Мигун повернулся к Алику и более внимательно посмотрел ему в глаза.

– Ты, может, и не знаешь, но мы с черняховскими конкретно в контрах. И спрашивать за Вячика и Мироныча никогда не станем... Ты их завалил?

– Э-э, ну я...

– Точно ты?

– Так это, в деле есть.

– Это верно, глянуть в твои дела для нас не проблема... А за что Вячика и Мироныча завалил?

– Ни за что... Я вообще не знал, кто это такие.

– Зачем тогда стрелял?

Алик заметил, что вся камера притихла, слушая их разговор. Никто из арестантов не решался смотреть на него с грязной иронией. Даже Воркут, и тот притих.

– Игорек друга моего убил. Сначала просто так в него стрелял, а потом пришел к нему в больницу и добил. Все как по науке, с контрольным выстрелом. И пистолет, говорят, с глушителем...

– Значит, этот Игорек киллером был?

– Ну, что-то типа того... Я его выследил, пришел за ним. Их трое было, Игорек сбежал, а двое остались. Один за волыной полез, ну я его и приговорил. А там где первый, там и второй. Ну а потом третий появился...

– Значит, Игорек этот киллером был и на Вячика работал.

– Ну, на кого он работал, я не знаю...

– Но киллером он был.

– Точно сказать не могу... Да мне все равно, киллером он был или нет. Он друга моего убил, а я отомстить хотел...

– Хотел, но не вышло... И где сейчас этот Игорек?

– Понятия не имею.

– Да, дела... Ладно, отдыхай, пацанчик... Как там тебя, Алик?

– Алик.

– Отдыхай, Алик. Никто тебя здесь и пальцем не тронет... Да, Воркут?

– Ну, если он точно Вячика завалил... – камерный авторитет озадаченно провел рукой по своему загривку.

Мигун что-то шепнул ему на ухо, и они вместе ушли в блатной угол, отгородившись от всех пыльной ширмой. А через некоторое время смотрящий позвал к себе Чубчика и что-то передал ему. Парень направился к двери, выкричал надзирателя и о чем-то зашептался с ним через «кормушку». Видимо, они смогли договориться, и то, что Чубчик держал в руке, перекочевало к вертухаю.

А через день Алика ночью подняли с постели и вывели из камеры. Конвоир вел его из отсека в отсек, но уже не требовал от него при каждой остановке поворачиваться лицом к стене. Со второго этажа его подняли на третий и привели в большую просторную камеру, где за хорошо сервированным столом, на фоне тихо светящегося телевизионного экрана сидели двое.

Один, пожилой и толстый, намазывал на хлеб красную икру из хрустальной вазочки, а другой – средних лет и атлетического сложения с приязненной насмешкой смотрел на Алика.

– Ну, проходи, садись! – Движением руки он показал на свободный, но задвинутый под столешницу стул.

Стоящий рядом паренек с массивной и мощной как у пираньи нижней челюстью угодливо взял стул за спинку и выдвинул его для гостя.

Алик догадывался, но не мог поверить в то, что судьба занесла его в легендарную камеру, где сидели законные воры и смотрящие по тюрьме из блатных авторитетов. Но с какой это стати? Неужели кого-то из элитарных сидельцев прельстила его смазливая наружность?

– Держи! – пожилой и толстый запросто протянул ему бутерброд с икрой.

– Да я не голоден, – сглотнув обильную слюну, мотнул головой Алик.

– Бери, бери, не стесняйся, – подбодрил его более молодой, но и более авторитетный вор.

Пожилой был одет по-тюремному – дорогой спортивный костюм, тапочки. А молодой, казалось, только что зашел в камеру с воли. На нем тоже был костюм, но строгий, двубортный, черный, под цвет водолазки, на ногах лакированные туфли. И лицо его было более холеным, несмотря на шрам на подбородке, – свежее, гладко выбритое, сдобренное мягким лосьоном. На тонких губах располагающая улыбка, а в глазах – ледяная пустыня. Солнце над этой пустошью светило приветливое, но, казалось, в любой момент оно могло и исчезнуть, уступить место снежной буре.

Алик взял бутерброд, но от волнения кусок не лез в горло.

Пожилой вор небрежно глянул на шныря и взглядом показал на коньяк. Парень взял бутылку, наполнил хрустальную рюмку, молча подал гостю:

– Выпей, расслабься.

Отказываться Алик не стал. Выпил, закусил бутербродом, но хмельного тепла в крови не ощутил. Слишком велико было его волнение, чтобы унять его одной рюмкой. Но вторую наливать ему никто не торопился.

– Меня зовут Касатон, – сказал молодой вор. – Ты, наверное, слышал обо мне.

– Ну, само собой! – вскинулся Алик.

– Знаешь, зачем я тебя позвал?

– Не знаю.

– Как говорят могикане, враг моих врагов – это уже мой друг... Другом я тебя назвать не могу: кто я, а кто ты. Но все равно прими мою благодарность.

– За что?

– Ну, ты тормоз!.. – беззлобно усмехнулся Касатон. – Ты убил Вячика, ты убил Мироныча, ты убил моих врагов. Более того, ты исполнил волю воровского схода, который приговорил этих беспредельщиков к смерти...

– Э-э, но я убил их случайно, – мотнул головой Алик. – Просто под руку подвернулись...

– Любая случайность – это проявление общей закономерности. Вячик и Мироныч должны были умереть, и ты помог нам в этом. А как это у тебя вышло, нас не волнует... Только не думай, что мы позвали тебя сюда, чтобы петь тебе дифирамбы. Нас интересует чисто конкретный человек. Зовут его Игорь, фамилия Веткин... В квартире у него было найдено мое фото с мишенью на нем. Понимаешь, что это значит?