Цена моих грез - Ева Ройс

– Тогда останься.

– Я ведь уже осталась с тобой, – она улыбнулась и со смехом добавила: – И мы с тобой прощаемся почти полчаса.

– Ты самая красивая девушка, которую я видел, – я, наверное, впервые говорю то, что первым приходит в голову. Я не думаю, что случится, если я скажу эту фразу, и что случится, если не скажу, не думаю о выгодах, не думаю ни о чем – просто говорю, потому что хочу и потому что в этот миг мне важно сообщить ей это.

– Запрещенный прием! Я уже почти растаяла и стала розовой липкой лужицей.

– Твоя улыбка – тоже запрещенный прием. Потому беги, пока я… отпускаю.

Снежинка снова улыбнулась и, наклонившись, поцеловала меня в щеку и, открыв дверцу машины, выбежала из салона, пока я осознавал случившееся.

Кажется, в моей жизни произошел сбой. Уже тысячный, наверное, за то короткое время, когда я встретил ее.

Только я знаю не понаслышке о том, как все в мире не постоянно и временно. Что бы то ни было: боль, счастье, радость, любовь – они могут исчезнуть так же быстро, как и появились. От одного лишь неосторожного движения, дыхания, направленного в их сторону. А в моем случае – моей неосмотрительности.

Куда могли сбежать два маленьких мальчика? Да, не по годам смышленые, но все равно наивные дети.

– Володя, поехали в детский приют, – нахмурившись, сказал водителю.

К черту все. Сам разберусь с этой проблемой.

У детдома были мои люди. Целая толпа умных и опытных мужиков, от которых сейчас толку – ноль. На мой вопрос, нашли ли они что–то еще, кроме того, что мальчики полезли через дыру в заборе и там застряла одна варежка, ответом была тишина.

Прекрасно.

Заведующая тоже будто воды в рот набрала. Блеяла что–то непонятное и все. Ничего вразумительного от нее не добился – она боялась, потому что понимала свою вину. Не туда деньги пустила, что я приюту на ремонт и видеонаблюдение перечислял.

– Мне плевать, что сделаете, но уже завтра утром все ваши обещания и заверения должны быть выполнены. Надо оставлять должность красиво.

– Оставлять?.. – сразу же оживилась женщина. – Да как же я деток–то брошу–то?

– Молча, – перебил ее я.

– Но…

– И без “но”, – она меня уже откровенно раздражала, потому встал с кресла и вышел, бросив ей напоследок: – Время пошло, Галина Дмитриевна.

Я прошелся по всем этажам, под заинтересованные взгляды детей, которые “вдруг” оказывались где–то поблизости. Заходил в каждую комнату, но тщетно. Ничего. Ни намека. Только игрушки, какие–то подарки и смешные портреты моей Дашки, которая везде нарисована разной, но с широкой улыбкой. Если честно, я бы и не догадался никогда, что на них Снежинка, если бы корявым почерком не было бы выведено ее имя.

Когда я уже сел в машину, чтобы проверить еще несколько мест, мне пришло сообщение от моей Снежинки. Для меня это было внезапностью, причем очень приятно, потому что раньше она мне не писала – лишь изредка звонила.

Она прислала фотографию, сделанную на фоне с чудовищами. И дальше шла приписка “Пошла в магазин. Столкнулась с монстрами. Теперь вместе пытаемся понять, нужна ли нам диета или и так красивые”.

Что делают сумасшедшие, когда узнают свой диагноз? Не знаю, как другие, а я начинал сходить с ума с утроенной силой.

Потому написал: “Давай еще фото?”.

Светильники надо беречь: порыв ветра может погасить их…

(с) Антуан Сент–Экзюпери

Даня долго смотрел на улицу сквозь решетки забора. Там, за ней, куда–то спешили люди, ехали машины, смеялись другие дети. Там, за ней, был парк, были шарики, было кафе и была обычная жизнь со вкусом сладкого какао.

– Она не придет, – уверенно сказал Влад. И в его голосе звучали сдерживаемые слезы. Однако Даня не заметил этого. Да и стал бы Влад плакать? Он такой большой уже.

– Нет, придет, – упирался Даниил. – Если мамочка обещала – значит, придет.

– Ну и жди дальше, а я ухожу.

– Куда? – не понял Даня. Он опустил прутья решетки и с удивлением взглянул на друга.

– Туда, – Влад указал на улицу.

Его она тоже влекла. Когда–то он ходил гулять с бабушкой, еще летом она ему покупала фисташковое мороженое и причесывала набок волосы, а потом… Однажды она тоже не пришла. Так случается в жизни – кто–то, кого ты ждешь больше всего на свете, просто не приходит. Влад это уже понимает, потому что уже взрослый, но почему все равно хочется плакать? И почему больно? Скажите кто–нибудь. Но вокруг – почти зима и глупый наивный Даня, а больше никого.

– Зачем? Мы ведь заблудимся. Здесь…

– Я один пойду, – перебил Влад и повернулся, чтобы уйти. Он знал, где в заборе дырка – случайно заметил, когда кошку пытался поймать.

– Я с тобой, – сказал, почти не задумываясь, Даня. Нет, он верил маме, он верил, что она никогда его не бросит – не может такого быть просто, но Влад – его единственный друг, а друзей никогда не оставляют. – И я знаю одно место…

У нее была собственная философия счастья. Самая простая и истинная. Для нее счастьем было отсутствие несчастья.

(с) Януш Леон Вишневский

Этот съемочный день очень вымотал меня. И нет, не физически, а морально. Моя героиня сегодня чуть ли не потеряла единственного близкого человека, того, кто стал ее миром, после потери всего, что у нее имелось. А я пропускала через себя всю ее боль, отчаяние и мысли – тысячи “а что если” – и тоже думала. А что если снова что–то случится? Теперь у меня есть еще два слабых мест – Паша и Влад. Я их люблю не меньше Дани. И что если?..

Любить – трудно. Почему? Потому что страшно за тех, кто дорог. И страшно за себя, ведь часть твоей души они навсегда забрали себе и теперь у вас общая боль.

Съемки закончились лишь поздно вечером, но за то, что сегодня у был настолько трудный день, Малеев дал нам передышку в один день, чтобы немного прийти в себя. Я уже представляла, как завтра с самого утра поеду в детдом, обрадую своих мальчишек, а потом поведу их в кино, а после кино – в развлекательный центр. И я бы сегодня съездила, но уже поздно – они наверняка спят.

Только… Кое–куда я могла поехать в любое время. Потому, написав Паше, куда я отправляюсь, назвала водителю адрес.

Мой родной район не поменялся. Здесь будто бы замерло время – все те же подъезды, скамейки, магазин, фонари, один из которых давно мигает. Та же атмосфера. У меня жизнь перевернулась на сто восемьдесят градусов, а тут – ничего. Поднималась на лифте в странных чувствах. Все казалось серым и ненастоящим.