Зимняя Чаща - Ши Эрншоу

– Но мне ничего не известно, – говорю я Сюзи, вновь поворачиваясь к ней.

Но она продолжает говорить, словно не слыша меня.

– Я сказала ему, что он козел, и может сегодня спать один, – она хочет небрежно взмахнуть рукой, но та неуклюже зависает в воздухе, а голова Сюзи заваливается набок, словно ей трудно держать ее прямо. Я очень удивлена, что Сюзи заступилась за меня. Удивлена и благодарна ей. Может, она действительно считает, что мы подруги? На мгновение мне вдруг хочется протянуть руку и обнять ее.

– Все парни – придурки, – бормочет Сюзи и, оглядываясь, натыкается взглядом на Оливера. Мне становится интересно, скажет ли она что-нибудь ему – например, назовет ли его тоже придурком, как и остальных. Но Сюзи, не обращая на Оливера особого внимания, вновь поворачивается к печке, у нее такой вид, будто ее вот-вот стошнит.

– Может, тебе лучше присесть, – трогаю я ее за плечо.

Сюзи подскакивает, добегает до дивана, с разгона падает на него и резким движением натягивает до подбородка одеяло.

– Спой мне песенку, Нора, – мычит она, закрывая глаза. Ни дать ни взять малышка, которая просит рассказать ей сказку на ночь и спеть колыбельную. А потом дать ей молока с печеньем и в лобик поцеловать.

– Сюзи, – негромко зову я, но в ответ слышу легкий храп. Она уже спит.

Волосы Сюзи разметались по щеке, губы приоткрылись, и я полагаю, что теперь она, пожалуй, проспит до самого утра. Интересно, вспомнит ли она назавтра все, что говорили ей парни.

– Прости, – произносит за моей спиной Оливер. Он подходит ближе, и уже только от одного этого у меня сводит желудок. Сильное, странное ощущение. Будто кто-то у меня в животе кишки морскими узлами затягивает.

– За что?

Оливер отвечает тихо, словно боясь потревожить Сюзи, хотя она, мне кажется, не скоро еще проснется.

– За то, что сказали те парни.

– Я привыкла, что люди говорят обо мне, – отвечаю я, покачивая головой и криво усмехаясь.

Хочу дать ему понять, что это меня нисколько не волнует, что я сильнее, чем он мог подумать. Но при этом я верчу на пальце бабушкино кольцо и позволяю памяти переключиться на то, что те парни говорили у костра о голосах, которые они слышали у себя в хижине, и как сомневались, кого им обвинять – Оливера или Макса.

«Да они просто психи», – думаю я.

Слышали то, чего на самом деле нет.

– Мне не следует здесь оставаться, – осторожно, словно сам не веря своим словам, говорит Оливер. Он переводит взгляд на Сюзи, которая заняла весь диван. – Я могу найти себе другое место.

Удивительно, как легко можно убедить себя поверить, что здесь нечего бояться. Как легко можно смотреть на едва знакомого парня и верить каждому его слову. Возможно, я дура. Или все же тянущее ощущение в груди и то, что мое сердце то и дело сбивается с ритма, что-то да значит? Может, есть доля правды в этом чувстве?

Чувстве, которое я не должна игнорировать.

Чувстве, которое я не хочу испытывать.

– Нет, – говорю я наконец, и Оливер останавливает на мне свой взгляд, а у меня перехватывает дыхание. – Ты можешь спать на чердаке.

Его глаза теплеют, и комната у меня перед глазами начинает покачиваться, а кухонные часы принимаются слишком громко отсчитывать секунды. Фигура Оливера расплывается, и я вспоминаю, как он стоял за деревьями, наблюдая за мной у костра. Он следовал за парнями из лагеря потому, что беспокоился обо мне. Я не знаю, что мне чувствовать по этому поводу или что сказать, только сердце мое сильно, до боли, колотится под ребрами.

Я отвожу взгляд от Оливера, боюсь, что дом вот-вот расколется на части, а часы на стене перестанут тикать.

– С тобой все хорошо? – спрашивает Оливер, касаясь моей ладони.

Но когда я встречаюсь с ним глазами, все слова куда-то испаряются, я могу только лишь утвердительно кивнуть. Отлично я себя чувствую. И вообще все отлично. У меня больше нет ощущения, будто моя голова сейчас расколется и все мои мысли выплеснутся на пол. И дом больше не грозит обрушиться, его стены не собираются качаться и валиться внутрь. И время течет плавно, как надо.

Я в полном порядке.

Оливер отпускает мою руку, и я направляюсь к входной двери, чтобы запереть ее, а подойдя, чувствую, как беснуется вьюга. И не с гор она прилетела, нет.

Эта буря родилась из ярости и злобы, сплетенных в сердцах парней.

Я зажигаю свечу – теперь это стало для меня почти ритуалом – и иду к лестнице. Дом больше не качается. Тиканье часов не отдается громовым эхом у меня в ушах.

Не произнеся ни слова, Оливер следует за мной.

Может, теперь его место здесь, со мной, в этом доме.

По-настоящему мне еще не принадлежал никто и никогда.

Моя кровать на чердаке осталась разобранной, подушки смяты с прошлой ночи. Поднявшись наверх, Оливер останавливается у входа и обводит взглядом мою комнату, стопки книг на полу, а Фин тем временем проскальзывает мимо него и с низким довольным вздохом укладывается на прикроватный коврик.

– Я буду спать на полу, – говорит Оливер, рассматривая Фина, свернувшегося в клубок и прикрывшего нос хвостом.

– Да нет же, здесь много места, – отвечаю я, поспешно поправляя одеяло и подушки. Но Оливер все еще не спешит проходить дальше в мою спальню, вид у него такой, словно он в любую секунду может повернуться и убежать вниз. – И вовсе тут нет ничего страшного, – добавляю я, приподнимая бровь. – Это кровать, только и всего. Место для сна.

Он робко улыбается, затем проходит через комнату к окну и смотрит сквозь него на белую заснеженную поверхность озера, а я тем временем снимаю с себя свою куртку и свитер. Интересно, что сказала бы мама, узнав, что в моей комнате был парень. У меня никогда в жизни никого похожего на бойфренда не было. И подруги, которая оставалась бы у меня ночевать, тоже. Думаю, мама только улыбнулась бы, довольная, что у нее растет нормальная дочь, а не такая девчонка, какой хотела меня видеть бабушка.

– Почему они называют тебя ведьмой? – спрашивает Оливер, продолжая смотреть в окно.

Я сижу на краешке кровати, и его вопрос застает меня врасплох.

– Потому что не знают, как им еще назвать меня, – отвечаю ему, начиная заплетать волосы в косичку – ровную тугую косичку, как учила меня бабушка. Каждый вечер перед сном учила, пока я не освоила этот искусство.

В бледном лунном свете силуэт Оливера кажется слегка размытым.

– А ты… ведьма? – спрашивает он, оборачиваясь ко мне.

Я выпускаю косичку из рук и принимаюсь теребить пальцами краешек покрывала. Вот так прямо – что называется, в лоб – об этом меня еще никто никогда не спрашивал. Впрочем, в тоне Оливера нет ни тени злобы, даже любопытства, пожалуй, не чувствуется, но есть что-то другое. Что именно? Спокойствие. Да, спокойствие. О том, ведьма ли я, Оливер спрашивает так, словно интересуется, какой цвет я больше всего люблю. Или какое у меня второе имя. Любимая книга какая.