Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Виктор Михайлович Чернов

пролетариат мог осуществить такую «народническо-лейбористскую» революцию и установить политическую демократию, постепенно наполняя эту форму более глубоким социальным содержанием. Новый порядок был бы не социализмом, а периодом создания законодательной базы для новых производственных отношений в рамках товарно-денежной экономики. Он выражался бы в постепенном развитии коллективных форм экономической активности и соответствующем ослаблении индивидуальных хозяйств. Это означало бы отказ от частного землевладения, основанного на римском праве, и его замену равным индивидуальным правом на обработку национализированной земли. Новый порядок предусматривал эволюцию кооперации, ускоренную поддержкой государства, развитие муниципальной и государственной собственности, системы фабричного самоуправления, а на финальной стадии – создание самоуправляемого народного хозяйства. Короче говоря, эта революция означала постепенный переход от экономики, основанной на частной инициативе, к организованной экономической демократии. Эту демократию следовало создавать не указами об учреждении производственных коллективов, не запретом или удушением частной экономической инициативы, а органическим развитием инициативы общественной, которая сначала должна была на практике доказать свою способность заменить частный капитал в соревновании с последним, получая тот же результат при меньших затратах или лучший результат при тех же затратах. Такой режим трудовой демократии не является социализмом. Но путь от него к социализму будет свободен от новых катастроф и революций. Это путь мирного развития, объединяющего в экономической жизни личное с общественным не через доктринерские теории, а через живой и развивающийся практический опыт1.

   Обзор попыток предсказать характер приближавшейся революции был бы неполным без упоминания так называемой теории «перманентной революции» Парвуса и Троцкого, претендовавшей на то, что она является синкретической суммой всех предшествующих теорий и способна заменить каждую из них. Согласно этой теории, постоянно развивающаяся революция неизбежно начнется как буржуазно-демократическая, затем последует ряд промежуточных состояний, логично сменяющих друг друга, смешанных и противоречивых; благодаря этим противоречиям они надолго не сохранятся и будут вынуждены постоянно делать новый шаг, пока не будет выполнена программа-максимум, целью которой является полная и окончательная победа социализма2.

   Данный обзор позволяет представить разброс мнений об историческом значении революции, существовавший внутри советской демократии. К этим расхождениям добавлялось отсутствие согласия по вопросу об отношении к мировой войне и обязанностях пролетариата в этом кровавом хаосе. Здесь можно выделить четыре совершенно разных направления взглядов революционно-демократических партий:

   1. Требование скорейшего окончания войны любой ценой, поскольку бремя самого невыгодного мира – меньшее зло, чем дальнейшее продолжение взаимной национальной ненависти, падение всеобщей нравственности за счет привыкания к массовому уничтожению людей и безумная растрата человеческих ресурсов, грозящая уничтожить цивилизацию.

   2. Усиление отказа мириться с войной, внутренний саботаж, уничтожение аппарата войны (армии и полиции), продиктованное желанием поражения собственного правительства как более опасного врага, чем внешний. Логическим выводом этой точки зрения является превращение войны с внешним врагом в войну гражданскую.

   3. Неограниченное «принятие войны» ради соблюдения национальных интересов. Это принятие означает временный отказ от всех партийных и классовых целей ради победы, объединение усилий всех партий и всех классов.

   4. Стремление к внутреннему революционному перевороту во время войны для немедленной замены ее консервативных политических и международных целей целями революции (как оборонительными, так и наступательными).

   Но разница взглядов на войну не всегда совпадала с разницей взглядов на историческую цель и распространение революции. Иными словами, единая позиция в отношении целей революции могла сочетаться с различными взглядами на войну, а общее отношение к войне не мешало единомышленникам расходиться во мнениях относительно целей революции.

   Когда на следующее утро после падения самодержавия встал вопрос о создании правительства, Совет поддержал точку зрения социал-демократов. Инициатива создания Петроградского совета принадлежала частично меньшевистской фракции Государственной думы (большевистская фракция была привлечена к суду за «пораженческую» политику и выслана в Сибирь), а частично – более умеренному правому крылу рабочего движения, Рабочей группе Центрального военно-промышленного комитета. Социалисты-революционеры бойкотировали выборы в четвертую Государственную думу. Однако отдельные депутаты, разделявшие взгляды этой партии, создали в Думе так называемую фракцию трудовиков полусоциалистического толка. Наполовину социалистами были лидер этой фракции Керенский и старый революционер Н.В. Чайковский, представлявший трудовиков в Совете, куда он был выбран крайне правыми за патриотизм и призыв к мирному развитию кооперативного движения. Их близость к буржуазному лагерю вызывала ликование у членов Совета, поскольку доказывала правильность «классической» социал-демократической точки зрения на то, что лидерство буржуазии в русской революции неизбежно.

   Более левая социал-демократическая группа во главе со Стекловым и Сухановым поддерживала практические выводы, основанные на «классической» точке зрения, и не соглашалась с большинством лишь в военном вопросе; она придерживалась первого направления («мир любой ценой»), тогда как большинство социал-демократических лидеров являлись приверженцами либо третьего (оборонцы), либо четвертого направления (революционные оборонцы).

   Ведущие социал-демократические члены Совета считали отказ советской демократии создавать Временное правительство и предоставление этого права цензовой демократии вполне естественными. В Совете преобладала точка зрения, согласно которой русская революция являлась буржуазной и должна была положить начало долгому историческому периоду капиталистической индустриализации России. Казалось, ход событий подтверждал ее правильность. Результаты диспутов по вопросу создания правительства соответствовали этой теории. Вскоре она оказалась опровергнутой. Но важнее было другое: в решающий момент теории и доктрины некоторых фракций продемонстрировали свою неэффективность и обманули ожидания людей, которые фанатично верили в них всю свою жизнь. Тактика определялась исключительно революционной ситуацией, и иногда люди просто не успевали понять, что их поступки кардинально противоречат идеям, которые они разделяли, когда революция была лишь далекой «музыкой будущего» .

   Советская демократия предоставила право создать правительство демократии цензовой – возможно, сама не сознавая того – просто потому, что это был путь наименьшего сопротивления; в противном случае ей пришлось бы столкнуться со множеством трудностей как внешнего, так и (главным образом) внутреннего характера.

   Советская демократия стремилась к единой программе. Но в лагере цензовой демократии, которую представлял «прогрессивный блок», единства не было. С самого начала этот блок трещал по всем швам, и царские министры со злобной радостью ждали его распада. Однако буржуазные политики той поры были людьми более гибкими и искусными в компромиссах, чем лидеры революции. Долгое «подпольное» существование и отлучение от легальной политической деятельности требовало от последних идейного единства, беспощадной логики и фанатичного соблюдения партийных догм. Тайная борьба во все времена и у всех народов была школой беспредметного теоретизирования и гордой непримиримости. Только практическое участие в делах государства позволяет осознать свою ответственность и способность оценивать каждый шаг по его немедленному результату.

   Во-вторых, цензовая демократия обладала всеми интеллектуальными и политическими ресурсами. У каждой легальной партии был свой генеральный штаб, свой мозг. А революционную демократию в решающий момент представляли случайные люди второго и даже пятого разряда. Ее лидеры находились