Мироповорот - Петр Хомяков

– Ну а я займусь, помимо дел языческих делами инженерными, – сказал Чугунов.

– И все же, что мы получили от этого предупреждения? – вернулся к началу разговора Зигфрид.

– Знаешь, я думаю, что очень многое. Но хотел бы обратить внимание на следующий аспект. Для любых действий существует расчет сил и средств. Юра меня поправит, но, насколько мне известно, для полноценной слежки за одним человеком необходимо четыре сотрудника. А в мегаполисе, имеющем метро, восемь, плюс две машины.

– Теоретик, – ухмыльнулся Юра. А Чугунов, не обращая внимания на его реплику, продолжал.

– И вот, мы можем не сомневаться в наличии достаточно энергичных и смелых людей, которые нам симпатизируют, в стане наших противников. Эти люди, как дыры в сети, которую набрасывают на нас. Эта сеть всегда будет гораздо ниже расчетной эффективности. Поэтому мы можем позволить себе некоторое усиление нашей деятельности, некоторые экспромты. В разумных пределах, разумеется. Но при повышенной осторожности.

– А отчего все же появляются такие неизвестные друзья? – спросил Зигфрид.

– Я бы сказал, что это логика судьбы. Не будем поминать…тех, в кого мы верим. Но есть ведь и вполне рациональное объяснение. Юра не даст соврать. Был у нас один партийный товарищ. Сейчас он служит в ФСБ. Живет с матерью, пенсионеркой. Так вот двенадцать дней в месяц они живут на его майорское жалование, а восемнадцать на ее пенсию.

Но я знаю и другой пример. Генерал-майор ФСБ купил своей доченьке к совершеннолетию трехкомнатную квартиру, отгрохал там камин и установил четыре телевизора. По одному в каждой комнате и еще один на теплой лоджии. И это не первая покупка такого уровня в этой семейке за последние два года.

Так вот, пока будет иметь место такая разница, наши Боги могут отдохнуть. Нам будут помогать, активно, или пассивно большая часть майоров, не говоря уже о капитанах.

Согласен Юра?

– А вот тут ты прав. Хотя не идеализируй слишком эту публику.

– Людей вообще не стоит идеализировать.

– Не стоят они того, – заявил Зигфрид. – Но мы не нуждаемся в их поддержке. Ведь с нами Бог!

– С нами Бог! – подхватил Петр.

Маленький, пятилетний мальчик из интеллигентной семьи играл в песочнице. Он увлеченно манипулировал с игрушечным паровозиком, выпрошенным им у родителей после долгих, долгих уговоров. Ибо жили в то время очень скудно, считая буквально копейки до зарплаты. Лопаткой он строил дорогу, а потом катил по ней свой паровозик. И этот паровозик увозил его далеко, далеко, туда, где нет зимы и осени, нет простуд и не надо ездить на процедуры в больницу, трясясь в общественном транспорте.

Мальчик был не без весьма хороших физических задатков. Но парадоксально, он одновременно отличался болезненностью, имея несколько врожденных физических пороков.

В этом возрасте разница в два года имеет огромное значение. Семилетний сосед по песочнице, здоровый и уверенный в себе «король двора», сын орденоносца грубо отодвинул младшего и взял паровозик.

– Витя, это мой паровозик, я его тебе не разрешал брать, – вежливо сказал мальчик.

– А я у тебя и не спрашивал, – ответил старший, надменно поднимаясь во весь свой, как казалось младшему, немалый рост.

Он смотрел на него сверху вниз и наслаждался собственным превосходством, держа в руках заветный паровозик. Младший по инерции ковырнул два раза лопатой в песке.

А потом не по-детски пружинисто поднялся, перенося вес на отставленную назад правую ногу. Одновременно он отводил лопатку назад, при этом поднимая ее. Еще не закончив подъем, все так же плавно, без паузы, круговым движением он, перебрасывая вес тела на левую ногу, что есть силы ударил лопаткой по темечку наглого юного хама. В удар была вложен весь вес и вся сила его хрупкого тельца.

Наблюдавшие сцену мужики, многие из которых были бывшими фронтовиками, говорили потом, что мальчик поразительно четко воспроизвел прием рукопашного боя. Которому его, разумеется, никто не мог тогда обучить.

Огромный шрам рассек голову противника. Кровь хлынула ручьем. Тот, кого звали Витей, покачнулся, уронил паровозик и дико заорал. Он стоял и орал, качаясь все сильнее и сильнее. Огромная темно-красная полоса на его голове становилась все шире.

Мальчик присел на корточки, поднял паровозик и продолжил свое путешествие по построенной ранее дороге. Однако рев старшего мешал ему в должной мере насладиться игрой. Какой-то взрослый голос, как показалось мальчику металлический, спокойно прошелестел в голове.

«Дай ему так же, точно по тому же месту. Он упадет и замолчит».

«А ведь стоит, – не по-детски сформулировал фразу мальчик, – но лень. Подожду немного, может сам завалится. А если нет, придется врезать еще».

Больше он ничего не помнил, сбитый с ног оглушительной затрещиной.

Эх, если бы я был собственным отцом, то гордился бы таким сыном, – часто думал Чугунов, вспоминая этот эпизод своего детства. Ведь он ни на кого не нападал. Он защищал, принадлежащее ему по праву. И не побоялся пойти в атаку на заведомо более сильного противника. Разве не эти качества должны лежать в основе достойной цивилизованной личности?

Но родители были запуганными сталинской системой баранами. Они боялись всего на свете и жестоко наказали пятилетнего ребенка, во многих детских недугах которого сами же были виноваты. Но своей вины перед ним они не чувствовали. Зато были исходно «виноваты» перед всем миром, а вернее той империей, в которой имели несчастье жить. И на своем же больном сыне они вымещали собственную трусость. Убожество собственной жизни.

Надо сказать, они много сделали для Чугунова, но он, чувствуя какую-то «механическую» признательность к ним, тем не менее, рано понял, что не любит их. И ушел из родительского дома при первой представившейся возможности.

Он был плохим сыном и стал не менее плохим отцом, совершенно не интересуясь делами своей бывшей жены и, как ни крути, своего родного сына. Но вины своей ни перед кем не чувствовал. Он отдавал то, что от него требуется. Но большее отдавать не собирался, ведь сердцу не прикажешь. Зато он никогда не нападал первым, и первым не делал никому зла. Но то, что считал своим по праву, готов был отстаивать, не ограничивая себя в средствах. «Чужого не возьмем, своего не упустим», – разве это не русская народная поговорка?! Поговорка, противоречащая юродивому представлению о русском характере, вбитому православной пропагандой. Он обожал стихи фронтового поэта:

Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели

Да, человеческая жизнь, не освещенная светом сопричастности к чему-то высокому, в сущности, не отличается от жизни животного. Да, к животным надо относиться без злобы и жестокости. Их надо беречь, но не как индивидуумов, а вообще, в соответствие с экологическим мышлением. Но надо помнить, что эколог не врач, и даже не ветеринар. Те, кто не понимает этой разницы, сильно заблуждаются.