Право на возвращение - Леон де Винтер

Он проспал, потому что ему приснился Бенни. Теперь он мог, проснувшись, мысленно возвращаться в свои сны. После той ночи с 22 на 23 августа 2008 года, когда начались его поиски, ему снилось, что он теряет Бенни, но в последнее время ему стало сниться, что он нашел малыша, и это было чудесно, поддерживало в нем мужество и вселяло надежду. А самым чудесным было то, что если он просыпался в слезах от счастья, то, стоило ему снова закрыть глаза, он мог вернуться назад, к своему малышу; он обнаружил в себе нежданный талант, дар сознательно выбирать сновидение. Нынешним утром он слишком долго этим занимался. Некая несообразность была в снах о возвращении Бенни: малыш в них не становился старше, он был все такой же, как в ночь своего исчезновения, 22.8.2008 (или, как они пишут в Америке, — 8.22.2008). С тех пор прошло два года, но во сне Бенни всегда было четыре. Последний сон начинался в ночь его исчезновения. Все было в точности как тогда. Лес, звездное небо, фонарик, в горле саднило от крика. Потом, хромая, весь в крови появился Хендрикус и привел его к какой-то пещере, дырке в земле, куда Брам спрыгнул. Там, под землей, оказался лабиринт. Но Брам точно знал, куда идти. Фонарь освещал развилки, пересечения, раз десять ему приходилось выбирать: свернуть влево, вправо или идти прямо. Наконец он дошел до комнаты, где стояла кроватка Бенни. Свет давала игрушечная лампа с крутящимся абажуром, на котором были нарисованы персонажи диснеевских мультиков. По стенам плыли тени фигурок. Это была лампа Бенни, и Бенни спал, лежа в постели. Брам осторожно подошел к нему, сел на край кровати, откинул волосы со лба и поцеловал в щеку. И странно, удивительно, замечательно было то, что губы его действительно касались щеки Бенни, безошибочно, несомненно, каждую ночь. Впечатление было таким сильным, что он поверил в истинность своих ощущений. Он понятия не имел, возможно ли такое с точки зрения физики, но скоро, как только поиск закончится, он сможет спросить об этом Хартога, который благодаря каким-нибудь удивительным формулам сведет его опыт к обычному физическому феномену. Но сон на этом не кончался.

Сидя теплой ночью на песке Санта-Моники, Брам смотрел на бродяг, спавших в грязных спальных мешках, расстелив их на картонках от ящиков или прямо на песке, подложив под голову сумки с одеждой, и чувствовал, как по его щекам катятся слезы. Больше всего ему хотелось уснуть, увидеть во сне малыша, обнять его и поцеловать. Потому что это случилось после поцелуя. Бенни стал просыпаться, сонный, сел в постели, потянулся, чтобы обнять отца, и Брам почувствовал, как к нему прижимается сонный малыш, и, найдя защиту в объятиях отца, снова засыпает. Никто не мог отнять у Брама это воспоминание. Оно приводило все в порядок. Наполняло мир смыслом. Он чувствовал даже, что дыра в его душе — да, у него была душа, и в ней была дыра — затянется сама собой, когда поиски завершатся.

Сегодня он проспал потому, что во сне несколько часов подряд обнимал своего малыша. Он не чувствовал себя виноватым, но из-за этого слишком поздно попал на Восьмую улицу и не смог завершить работу. А если бы он встал вовремя, то не стал бы свидетелем аварии.

Он едва успел взять из банкомата и зажать в руке четыре двадцатки, две и две, как услышал хлопок, потом крик — там что-то случилось. Он проводил на улицах целые дни, еще один несчастный случай, только и всего.

Брам повернулся и увидел синий автомобиль, проскочивший перекресток. На мостовой осталась женщина, упавшая на колени возле коляски — не пластикового легонького сооружения, а тяжелой, старинной прогулочной коляски, погнутые колеса которой еще вертелись, и это заставило Брама вспомнить известный классический фильм. А на тротуаре лежал маленький ребенок, и женщина звала на помощь. Брам поспешил к ней. Еще в армии его обучили оказывать первую помощь, а Рахель, когда забеременела, показала ему, как останавливать кровотечение из перебитых сосудов. Убрав деньги, он в два счета оказался возле женщины, не понимавшей, что ей делать, размахивавшей руками и дрожавшей от ужаса. Брам отодвинул ее в сторону и увидел, что из глубокой раны на ноге девочки хлещет кровь. У нее были и другие раны, но эту нанес какой-то острый выступ коляски или автомобиля. Брам опустился на колени в лужу крови — как много ее вытекло, унося с собою жизнь, — достал из кармана кусок веревки и перетянул ногу выше раны. Потом осмотрел девочку, но не нашел у нее серьезных повреждений. Сказать определенно, что никакая опасность ей больше не угрожает, он не мог, для этого требовался осмотр специалистов в больнице.

Женщина немного успокоилась, но смотрела на него испуганно. Красивая женщина, несколько секунд назад не представлявшая, что с ней может такое случиться:

— Это серьезно? Это серьезно? Она не умрет? Скажите мне, что она не умрет…

— Нет, она выживет. Может быть, шрам останется, — отозвался Брам. Он был уверен, что говорит правду. Девочка должна была выжить. — Как ее зовут?

— Диана…

— Диана выживет, — сказал Брам без улыбки.

Женщина хотела взять ребенка на руки.

— Не трогайте ее, — предостерег он, — ее нельзя трогать, подождите «скорую помощь».

Вой сирен уже несся из-за домов. Как только врачи выскочили из красной машины, он поднялся и отступил в сторону.

— Что тут случилось? — спросил один из них.

— Машина проехала на красный свет. Сбила детскую коляску и умчалась. Повреждена артерия. Я перетянул.

Врачи занялись девочкой. Послышался вой полицейской сирены, и Брам убрался подальше от перекрестка, не желая вступать в беседы с полицией. Он шел в сторону Восьмой улицы, когда обнаружил, что оставил карточку в банкомате, и в панике помчался обратно, но перекресток был перекрыт четырьмя полицейскими машинами, агенты опрашивали свидетелей. Ему пришлось ждать целый час; добравшись, наконец, до банкомата, того самого, третьего, он обнаружил, что карточку украли.

Теперь он не мог позволить себе ночлега. Денег на еду ему хватит на несколько дней. Зайти в банк и спросить, на нашлась ли его карточка? Но там попросят документы, и обнаружится, что он числится в списках ФБР, по крайней мере, он считал, что числится там. Вечером он поел в местном торговом центре: гамбургер с жареной картошкой. На одном из столов стояла почти полная бутылка минеральной воды, которую Брам успел схватить прежде, чем ее заметил кто-то из бродяг, ошивавшихся здесь. Может быть, он найдет себе какую-нибудь работенку. Он выглядит прилично, способен произвести впечатление и мог бы, к примеру, работать охранником.

Бешеная пена вскипала на темных волнах, в которых отражался свет уличных фонарей. Позади него поднималось от побережья вверх Тихоокеанское скоростное шоссе. За поворотом оно называлось Автострада Санта-Моника, самое загруженное шоссе в мире. Но сейчас там царил покой. Отели и кондоминиумы стояли высоко вверху, вдоль длинного скалистого обрыва, который круто поднимался над пляжем сразу за шоссе. Сколько волн обрушилось на каменный холм и сколько лет они бились о его подножье, прежде чем возникла эта колоссальная отвесная стена? Брам не сомневался, что его отцу под силу это вычислить: учесть силу волн, сопротивление скалы и некоторые другие факторы, а потом придумать какой-нибудь особенный фортель и представить миру головокружительный ответ. Три с половиной миллиона, скажет он. Или одиннадцать, запятая, две десятых. Или пятьдесят тысяч.