Агония - Оксана Николаевна Сергеева

отдельные отчетливые жесты. Не сумел бы назвать цвет платья, но хрупкость тела помнил и выражение лица.

— Помню, — еле слышно призналась Регина. — Ты был такой деликатный. Откуда она тогда в тебе взялась?

— Я так боялся тебя спугнуть, что потерял.

— Господи, Шамрай, если бы ты только знал, какая я была красивая у травматолога! — засмеялась она почему-то со слезами.

Он в ответ снова прижался губами к ее шее, издав какой-то звук. Или сказал что-то. Похоже, выматерился.

— Да! Я же на свидание собиралась… — стала давиться смешками, — все знали, что у меня свидание…

— Потому что сильно красивая была?

— Нет, сильно рыдала, что свидание сорвалось. Медсестра смеялась: «Вот бы хоть краем глаза посмотреть на того, из-за которого столько слез…», — засмеялась Регина, выпуская из себя накопившуюся горечь. Она начала выходить из нее странно: глупым смехом. — Видела бы она тебя, рыдала б вместе со мной.

— Да чего уж там, вся больница б рыдала вместе с тобой, — хмыкнул он, стирая с ее щеки одиноко покатившуюся слезинку.

— Конечно. Они просто не знают, какой у меня Шамрай… — Освободила руки, вытащила из кольца, в которое он, обняв, сковал ее. Сжала плечи, вцепляясь в них до боли пальцами, вспоминая снова, как однажды его потеряла. Потом нашла — равно, что снова потеряла. — Большой и сильный… рычащий… как медведь… — чуть вдавливая ногти в кожу, провела по предплечьям, покрытым темными волосками. — Я не знала, что делать, не знала… — разоткровенничалась, забыв, что не все свои мысли озвучила, и Вадим, возможно, не поймет, о чем она пытается сказать.

Это сейчас, перемолов все сомнения, бросив Владика и начав новую жизнь с Шамраем, знала, что поступила правильно. Когда за ночь сблизились, как другие и за год не могут, уверилась, что шагнула в верном направлении. Сейчас легко могла сказать: да, нужно было уходить от Реймана сразу, — а тогда такой уверенности не было. Появление Вадима ее ошарашило, она же всерьез думала, что они больше никогда не увидятся.

— Если бы ты сразу рассказала мне про травматолога, тебе бы и придумывать ничего не пришлось. Я бы сам все придумал.

В ответ на этот укор она лишь поджала губы и обхватила ладонями его лицо:

— Ты тогда был пострижен короче, и бороды у тебя не было.

— Угу.

— Это ты без меня одичал. И озверел… Да?

— Конечно. Сейчас снова начну стремительно приобретать человеческий вид.

— Поцелуй меня, как в первый раз, — вдруг шепотом попросила она.

Шамрай улыбнулся:

— Как в первый раз уже не получится.

— Почему?

— Потому что, тогда я деликатничал, а теперь не буду. — Но поцеловал нежно. Не подавляя и не настаивая, с мягкостью, со свободой на дыхание.

Регина улыбнулась, еще не отрываясь от его губ, и он поцеловал еще раз — ее улыбку.

— А говорил, что не получится…

Получилось. Точно, как в первый раз. И если сейчас охватившее возбуждение от мягкого и легкого прикосновения было понятно, то тогда она ничем не могла его для себя объяснить. Как и токи, бьющие по рукам от желания прикоснуться к нему, обнять, потрогать.

— Не буду, говорит, деликатничать, — сипло сказала она, и Вадим вздрогнул.

От возбуждения. Узнавал эту нотку. Хрипотцу в тоне. Словно легкий шорох, шелест. Между слов примешался, между звуков.

— Не буду… никогда больше в жизни… не буду… — И у самого голос сел, ослаб, угасая еще где-то на уровне горла.

Как обещал, неделикатно повалил ее на спину. Так же неделикатно — быстро и нетерпеливо — содрал с нее одежду и белье. Сжал руками талию, двинулся вверх, по ребрам, чуть вдавливая ладони в кожу. Поцеловал долгим, сладким, сводящим с ума поцелуем и стал языком слизывать-считывать следы от собственных губ и пальцев, которые остались на ее коже после вчерашней ночи. Зализывал синячки, касался красных пятен, и снова напряжение на все двести двадцать. Подкожно и внутривенно. Поцеловал грудь, втягивая губами нежную кожу, оставляя на ней еще одну свою метку, и Регина застонала, своим стоном снова пуская по его спине озноб удовольствия. Оно запредельное — видеть свои отметины на любимом теле. Видеть ее такой после себя. И чувствовать, как она снова слабеет от каждого прикосновения, оплывает под руками, точно свеча, и плавится.

— Обещай, что не будешь к нему ревновать, — вышептала, хватаясь за ремень на его джинсах.

— Обещаю. — Привстал, задирая на себе футболку.

— Да?

— Да. — Наконец, скинул с себя все и прижался к ней голым телом.

— Точно? — переспросила с надеждой, но, заглянув ему в глаза, приглушенно воскликнула: — Врешь же…

— Конечно, вру.

— А говорил, что будешь послушный и покладистый.

— Я покладистый. Главное, чтобы в этот момент ты была снизу.

Хотел, чтобы и сейчас она была снизу. На спине лежала. Именно сейчас. Только так. Вся под ним — от первой ее дрожи и до последнего его горячего спазма.

— Кис-кис, — сказал хрипло на ухо. Она жарко выдохнула, сухо сглотнула и чуть выгнула шею. — Кис-кис, — снова позвал и посмотрел на нее: лицо стянуто напряжением, уголки губ чуть приподняты в улыбке. Но в глазах что-то загорелось. Что-то поменялось в глубине зрачков, едва уловимое, но для него заметное: она просит. Просит его девочка, хочет, чтобы перестал мучить и взял поскорее. Подталкивает, проводя ладонями по бедрам и слегка впиваясь ногтями в ягодицы.

Вошел в нее горячую, мокрую, медленно проникаясь каждым импульсом удовольствия и каждой искрой. Замер, втягивая в себя побольше кислорода, когда потаенные женские мышцы сжали изнутри.

Еще не двигались оба, не шевелились. Тяжело дышали, переживая первые секунды удовольствия. А дышалось уже по-другому, даже воздух, казалось, поменялся — стал густой и сладкий.

Поцеловал Регину, но поцелуй не затянул, лишь влажно и чувственно скользнув по ее языку своим. Хотел видеть глаза, когда наслаждение охватит каждую клеточку ее тела. Хотел все в них прочитать.

Толкнувшись в нее до упора, вжал всю в себя и снова ненадолго припал к губам. Голодно, быстро, слегка укусив. Она тихо и нетерпеливо застонала, погладив ладонью его шею и крепче сжимая бедрами. Возбуждение горячо текло по венам, высушивая невыплаканные слезы. В глазах теперь только мучительное желание отдаться. У него другое — взять. Впечататься. Не только в тело — в самую суть. Так и двигался. Чтобы проникнуть. Заполнить. Всю. До отказа. Остаться и стать. Второй. Ее. Сущностью.

Не теряя ее взгляда, но теряя разум, брал дико, жадно. До боли. Будто ничего у них до этого никогда не было. Сминая звериной лаской. Губами во влажной коже, ломая последние барьеры отчуждения. Приручая к