Святы и прокляты - Юлия Андреева

Как они это сделают? Об этом ни апостол Пётр, ни сопровождающие поход монахи-францисканцы ни слова не говорили, и Рудольфио представлялось, что все дети просто выйдут из пропустившего их моря и слуги султана падут на колени при виде такого чуда. А они будут славить своими голосами Господа, так что все неверные тут же захотят окреститься и отдадут им ключи от Иерусалима. Так что юным воинам Христовым останется только жить-поживать да добра наживать!

Рудольфио чудилось, что из моря дети выходят все одетые в белое, как сами апостолы. Откуда у них возьмётся такая прорва белой материи? Неужто в море отстирается до белизны? Но ведь Господь всё может, а стирка — это такая малость...

На счёт сарацинских стрел отец крестового похода — пожилой францисканец Антонио говорил следующее: разумеется, все знают, что слуги султана отменно стреляют, но никто никогда не видел, чтобы оНи целились в безоружных детей. А, следовательно, дети оставались в полной безопасности.

В Иерусалим дети двигались тремя потоками. Два из Германии: один вёл — любимец Господа Николаус, другой — апостол Пётр. Третий из Франции шёл под предводительством Стефана.

Желающие присоединиться к походу должны были двигаться в сторону Вандома, где был объявлен общий сбор. Но сбежавший из своей деревни Рудольфио отправился в сторону Марселя, так как именно этот город называли рассказывающие о чудесах юного Стефана странники в качестве порта, того самого, откуда дети войдут в море.

Боясь, что воды расступятся без него и все пилигримы уйдут своей волшебной тропою, Рудольфио спешил что есть сил и застал огромный лагерь, медленно и верно двигающийся в сторону берега. Вместе с ним к походу присоединились и другие итальянские ребятишки.

Как же он завидовал этим чинным мальчикам-апостолам, облачённым в добротные белые плащи с алыми крестами и белые длинные рубахи тонкой козьей шерсти! Как мечтал, чтобы хоть кто-то из них не дошёл до берега, и тогда... Пётр, к колонне которого примкнул Рудольфио, назначил бы на это место другого и... Рудольфио так мечтал об этом, что чуть было не поддался лукавому, нашёптывающему ему о необходимости прирезать кого-нибудь из избранных. Остановило его то, что резать реально пришлось бы как минимум несколько десятков, так как апостолов в каждой колонне было всего по двенадцать-тринадцать, а кроме них вокруг белых шатров вилось множество мальчиков, называющих себя проповедниками святого похода, и, так же как и Рудольфио, мечтавших стать новыми апостолами.

От своих попутчиков, идущих из Кёльна, Рудольфио выяснил, что король Франции строжайше запретил детям продолжать этот поход. Ещё бы, по словам монахов, Его Величество получил через Стефана трогательное послание, в котором некто, называющий себя Иисусом Христом, требовал, чтобы Его Величество дал денег на дорогу до Иерусалима всем идущим туда детям! Король был против, такого же мнения придерживался и молодой Фридрих II, требуя, чтобы все участники похода вернулись к своим семьям.

Вернуться домой? Какое там! Рудольфио представил, во что превратится его задница после радостных приветствий плётки отчима, и понял, что никакой король не в силах остановить его.

Поставив перед собой кружку молока и чернильницу, Константин приготовился записывать за Вальтером фон дер Фогельвейде. Очнувшийся после обморока, оруженосец ещё недостаточно пришёл в себя, но тем не менее явился в Гобеленовый зал, надеясь оказаться хоть чем-то полезным.

— ...Из Германии Фридрих должен был отправиться в Рим, дабы сделаться там императором папской милостью, — начал трубадур. — Молодой монарх был готов ехать немедля, лишь чуть-чуть передохнув и взяв с собой провиант. Медлил его любимый учитель и наставник Вильгельм Францизиус, пытавшийся прежде просчитать все «за» и «против». Молодой король уже всецело доверял господину Францизиусу, прекрасно понимая, что без него не было бы и «дитя Апулии», и «чуда Господня» да и вообще его бы так не принимали.

Много раз господин Францизиус выспрашивал меня, что делал и с кем разговаривал в последнее время мой отец. Тогда мне казалось, что его глубоко впечатлил сам факт, что тот прислал своего сына, но на самом деле он понял и расшифровал всё совершенно правильно: если бы отец свято уверовал в победу молодого Штауфена, он встал бы под его знамёна сам. То, что знаменитый трубадур послал своего сына, безусловно, говорило о том, что он принимает сам факт притязания Фридриха на трон, но в то же время допускает, что победа может достаться и Оттону. Моё появление в лагере внука Барбароссы походило на вложение части капитала в предприятие, безусловно, не безнадёжное, но не столь удачное для того, чтобы ставить на него всё что имеешь.

Вильгельм Францизиус считал, что после неудачи с Оттоном Иннокентий сделается более подозрительным, и будет ожидать от своего нового выдвиженца больших гарантий. И действительно: Папа потребовал от короля, чтобы тот подписал составленную им Золотую Буллу, в которой Фридрих Гогенштауфен торжественно признавал права Папы на земли в Центральной Италии, считающиеся воротами на Сицилию. А также обещал оказывать всяческое содействие в борьбе с еретиками, подтверждал право Папы назначать по его усмотрению епископов и закреплял своим словом, что Сицилия никогда не объединится с империей.

— Простите, что перебиваю, но отчего Папу так беспокоило, объединится ли Сицилия с остальной империей или нет? — отложил перо Константин.

— Погляди на карту! Если Сицилия войдёт в империю, папские земли окажутся аккурат посередине, и логично предположить, что, не желая иметь посреди своих владений чужаков, со временем император пожелает прибрать к рукам и эти земли, и тогда Папа останется с пустой сумой.

Грамота отправилась к Папе, а не успевший перехватить её Оттон, избрав новую тактику, повернул свои войска на Францию, полагая, что, если сокрушит Филиппа Августа, тот перестанет ссужать деньгами Фридриха, и тогда молодой король не доберётся до Рима. Для этого дела Оттон объединился с английским королём Иоанном Безземельным[61], а также призвал к себе союзников из Фландрии, Брабанта, Геннегау и Голландии.

Чёртов Гвельф шёл к своей цели посуху, а его союзник английский король сошёл на берег в Ла-Рошель. Наступление началось в марте 1214 года, но уже к Пасхе Фридрих, забыв о собственных выгодах, бросился на защиту своего друга и союзника. Я не был с молодым королём, когда тот совершил отвлекающую атаку на нижний Рейн в надежде, что Оттон, обнаружив, что ему зашли в тыл, отзовёт часть войск в Германию. Но расчёты не оправдались.

На счастье Людовик — наследник французского престола — одержал победу в графстве Пуату, после чего Филипп Август благополучно уничтожил армию императора Оттона IV при Бувинэ, подарив Фридриху золотого орла с императорского штандарта побеждённого и благословив его на императорский престол. Это славное событие произошло 27 июля, о нём было сложено немало песен. Можешь записать, мой мальчик, — он ласково покосился на Константина, с трудом поспевающего за рассказчиком, — Хронист монастыря Лаутерберг, что на горе Петерсберг поблизости от Халле, писал: «С этого времени померкла слава гвельфов среди немцев!» — трубадур сделал паузу, наблюдая за тем, чтобы юноша записал всё слово в слово, и продолжил лишь тогда, когда юный летописец слегка передохнул, глотнув из чашки и размяв затёкшие пальцы. — С этого дня ни у кого уже больше не возникало глупости оспаривать право Фридриха на императорский трон!