Святы и прокляты - Юлия Андреева

Откуда, к примеру, король знает греческий и арабские языки? А в порту с моряками общался, в лавки заходил — так между играми и выучился. Сам собой — чудо! Отчего же выросший на улице мальчик знает придворные манеры? А тоже — чудо! Чем больше толпа кричит о чудесах, тем меньше она задумывается над тем, что и откуда взялось на самом деле. Иной раз и учёного книгочея могут в клочки за знания растерзать, а намекни он на чудо и... у, брат! Это прозвище «дитя Апулии», да ещё вечное «чудо, чудо!» прикрывали нашего господина, а заодно и всех нас — балбесов — получше любой брони.

Одно только не удалось тогда сделать для Фридриха: как говорил мой дядя, это, — оруженосец посмотрел в сторону фон дер Фогельвейде, — найти по-настоящему хорошего трубадура! Лучшим из трубадуров того времени он считал вашего, Вальтер, знаменитого отца — человека рыцарского рода, по одному слову которого князья срывались с места и безжалостно били друг дружку на поле боя. Поддержка трубадура означала, что человек неминуемо поднимется хоть из самой преисподней, а его гнев мог низвергнуть даже ангела с небес. Такой опорой нам стал непревзойдённый Вальтер фон дер Фогельвейде. — Вольфганг Франц низко, точно королю, поклонился однорукому трубадуру, пропуская его на своё место, и тут же припадая к стоящему у стены кувшину.

— Что же, как ни хорош рассказ господина Франца, да, видно, мой черёд пришёл свой кусок хлеба отрабатывать... Ты не очень устал? — обратился тот к Константину и, когда мальчик отрицательно помотал головой, продолжил: — Мой отец Вальтер фон дер Фогельвейде хоть и принадлежал к рыцарскому сословию, но, как это бывает сплошь и рядом, своей земли не имел. Только на склоне лет получил он от всеми нами любимого и почитаемого императора Фридриха II небольшой лен близ города Вирцеберк (или, как здесь иногда говорят, Вюртцбург), что на реке Майн. Он служил то одному, то другому сеньору.

Не скрою, долгое время отец поддерживал Оттона, которого совершенно искренне считал посланцем Господа на земле. Но который оказался тут на ухо и не оценил по достоинству стараний моего отца, считая, что пока миннезингер беден, тот будет петь, надеясь стяжать богатства, а разбогатев, станет целыми днями пролёживать пуховые тюфяки, жрать да баб лапать. Поэтому, поискав несколько лет счастья вблизи королевской персоны Оттона, отец был вынужден покинуть сюзерена, переметнувшись к менее знатному, но более щедрому и понимающему толк в хорошей музыке и отличных стихах сеньору (не стану понапрасну называть его имени).

Тем не менее, уже живя у другого господина, он беззлобно следил за злоключениями жадюги Оттона, откровенно считая, что уж если кто и достоин кары Господней, то это Его Святейшество — Папа Иннокентий. Ещё бы! То он привечает простодушного Гвельфа, то при первом же ослушании отлучает бедолагу от церкви. Ну разве так поступает любящий отец со своим чадом? Если Бог — отец, а Папа — в некотором роде заменяющий этого самого отца, то разве отец гонит чуть что своих детей на улицу?

Но у Папы не было ни для кого прощения и любви тоже не было! К слову, Фридрих получил корону Германии не столько по слову Папы, сколько из-за того, что за это ратовал французский король Филипп Август. Он же, по словам отца, выложил за победу на выборах весьма внушительную сумму.

Впрочем, в тот момент отец ещё поддерживал Оттона, которому советовал помириться с Папой и добиться отмены отлучения от церкви. Но помириться, не подставив под плеть в качестве покаяния собственную спину, а прибыть в Рим как император и рыцарь, предложив возглавить новый крестовый поход, дабы освободить наконец Гроб Господень! Вот какая идея! Вот какие мысли! Он даже песню по этому поводу сложил:

Впрочем, отец был далёк от воспевания хвалы всему итальянскому, мечтая освободить Германию из-под власти Папы. И верно. Все же знают, что Папа относился к Германии даже не как к очередному даннику, а как к дойной корове или овце, с которой можно три шкуры содрать. Вся Германия с её маленькими разрозненными княжествами распевала песни Фогельвейде о позорных сборщиках налогов и жиреющем на германских харчах Папе. Германия, а затем и Италия заразилась антипапскими настроениями. Так что как-то во время публичной проповеди Понтифика кто-то крикнул ему: «Твои уста — уста Господа, но деяния твои — творения дьявола!».

Однажды, уже после описываемых событий, отец написал песню, в которой припомнил Папе его слова, обращённые к императору Оттону: «Всякий благословляющий тебя да будет благословен; всякий проклинающий тебя да будет проклят навеки!», а потом словно спохватывался: Папа сам же проклял Оттона — следовательно, вместе с ним проклял и себя!!!

Эффект был сумасшедшим! Но, к величайшему горю моего отца, не таким, как виделось ему вначале. О том, что Папа продажен — можно было не говорить, это читалось во всех его подлых поступках. Другое дело — Оттон, которому отец откровенно симпатизировал. Теперь же все, кто пел песни о безвинно проклятом благородном императоре Оттоне, невольно проникались самою мыслью, что этот император проклят, следовательно, с ним всё кончено и все, кто примкнёт к нему или останется ему верен, тоже будет проклят.

Но как же можно жить без надёжного сюзерена? И вот тогда на сцену вышел Фридрих II: не просто король, а император милостью Бога и Папы! Бога — потому что, как правильно сказал сеньор Вольфганг Франц, — Фридрих воспринимался как Божье чудо, а Папы, потому что тот начал его вести и усиленно продвигать.

В то время вообще в воздухе витало ощущение чуда. К тому же лето 1212 года выдалось засушливым, урожай сгорел на корню, вот-вот должен был начаться голод, и тут началось странное. В каком-то селении видели сошедшую с небес Божью Матерь, которая, собирая в поле уцелевшие колоски для крестьян, лила слёзы о грядущих бедах. В такой-то церкви статуи истекали кровавыми слезами. Все святые поочерёдно спускались с небес, указывая в сторону Иерусалима. Было понятно, что если Оттон не возглавит новый крестовый поход, это сделает кто-нибудь другой. Но кто? И тут разносится слух о золотоволосом отпрыске королевской крови, посланном самим Господом. О юноше, творящем чудеса!

Само его появление путало все планы моего отца и поначалу шло вразрез с надеждами германских епископов, но (каково воздействие молвы?!) чуть ли не в один день о Фридрихе заговорили на рынках, в церквях, в монастырях... Даже наша кухарка, даже дядька, учивший меня, даже пришедший выгребать яму золотарь!

Помучавшись с неделю, отец призвал меня к себе. Велев матери и сёстрам сшить мне к утру приличную одежду, он самолично купил для меня пару сапог и крошечную шёлковую бабочку-крапивницу, велев теперь носить её на шляпе или рукаве. В последнее время такие бабочки сделались невероятно популярными. Крапивница была знаком Фридриха, а мой отец-то являлся приверженцем и вассалом Оттона! В общем, он отдал мне свою старую лютню и благословил служить королю Фридриху в качестве его придворного миннезингера.