Святы и прокляты - Юлия Андреева

Подъехали к реке, а она холодная, быстрая, сунешь ногу, она тебя хвать за сапог и потащит. На другой стороне нам уже друзья машут, мол, добирайтесь до брода, да потихонечку-полегонечку. А тут засада! Какой брод?! Какое «потихонечку»?! Мы все спешились, вокруг короля сгрудились, копьями ощетинились, ну что твой ёж. Мы — это личная свита молодого короля — все мальчишки, но мальчишки такие, что и иным взрослым не устоять. Враги орут: «Отдавайте крапивника-заборника! Добром отдадите, живыми уйдёте!» Ну, знаешь бабочка есть такая — крапивница? Яркая, красная. В тех местах, где я родился, её ещё «заборным королём» зовут, потому как она весной первой появляется и на заборах да на изгородях сидит, красуется.

Вот черти эти нашего короля такой бабочкой и прозвали, не знаю уж за что.

Отдать короля?! Да мы за своего короля костьми ляжем, все до единого! Среди нас предателей нет! Копья в землю воткнули, острый конец в сторону врагов выпятили — невесёлая преграда для коня, да и человеку мало не покажется, особливо, если с разгону налететь. Не легче чем крапивнице на булавке помирать.

А тут слышу за спиной: плюх! Это наш король, расседлал одну из кобыл, да и сиганул на ней в воду! Течение невероятное, холод, убьётся о камни, утопист! Понимаешь, а ничего поделать не можешь. Не бросишь же копьё! Стоишь... В общем, пока наш король с рекой боролся, мы тоже малость повоевали, от берега супостатов оттесняя.

— И что же, спасся ваш король? — Анне казалось, что она уже слышала эту историю много раз. О делах давних любил рассказывать отец, только вот парень был немногим старше Константина, а, стало быть, бой у реки произошёл совсем недавно.

— Спасся! — шлёпнул себя по здоровой коленке Павел. — И тем самым нас спас, потому как врагам его, уже смысла не было свиту добивать. Плюнули и поехали, прихватив своих раненых. А потом уже... — он махнул рукой, — ой, гляди, вроде как Николаус с ребятами возвращаются. Неужели есть позовут? Не знаю, как у тебя, а у меня со вчерашнего дня в брюхе урчит. — Он подал руку.

Анна с благодарностью приняла её:

— Ещё раз спасибо тебе, если бы не ты...

— Пустое, Мария, — он замялся. — Если вдруг... Я, конечно, понимаю, что тот, кто говорит о невозможности пройти море как посуху и вообще — тот еретик и безбожник. Но всё же, если вдруг произойдёт непредвиденное и нам придётся спасаться поодиночке, попытайся найти людей короля обеих Сицилий и императора Германии молодого Фридриха II и передай ему сердечный привет от его верного оруженосца Вольфганга Франца — племянника его учителя Вильгельма Францизиуса, и расскажи всё, что здесь происходило. Потому как, я не знаю, где твоя Византия и как ты собираешься, в случае чего добираться до дома, но уверен, что мой дядя не бросит тебя на произвол судьбы.

— Ты Вольфганг Франц?! — чуть не закричала Анна — и тут же проснулась в замке «Грех». Последнее, что она успела услышать, так это «при других называй меня апостол Павел».

— Апостол Павел! — Анна смотрела в глаза наклонившегося над ней старого оруженосца. — Тебя зовут апостол Павел!

— У неё бред, — затрясся в беззвучном рыдании Константин.

— Ты не узнаешь меня? — потряс девочку за плечи оруженосец. — Это же я, Вольфганг Франц. Я ещё рассказывал тебе про соколов, ну, ловчих птиц, помнишь?

— Но там, в белом шатре рядом с Николаусом, маленьким белобрысым Иоанном, Лукой, который отвечал за охрану, рядом с толстым отцом Маркусом... — она задохнулась и затихла.

В этот момент оруженосец покачнулся и упал бы на Анну, не поддержи его в последний момент трубадур.

Не оставляющий идеи использовать Анну во время гадания граф Гансало Манупелло теперь нервно ходил взад-вперёд по комнате, понятия не имея, что делать дальше.

С одной стороны, по всему выходило, что девочка не просто больна, а заразна. Иначе с чего это подошедший к ней Вольфганг Франц вдруг грохнулся в бабий обморок? Неужели расчувствовался, когда пигалица обозвала его апостолом? Да любой на его месте тут же предложил бы выпить за это дело — и вся недолга!

С другой стороны, если бы один из главных свидетелей заболел той же болезнью, что и Анна, он должен был бы, так же как и она, метаться в горячке, бредя и не узнавая знакомых. И почему тогда не захворал постоянно находящийся с девочкой лекарь? Отчего болезнь не коснулась Константина или трубадура?

От размышлений хозяина замка отвлёк явившийся с исписанными листками Рудольфио.

— Как наша Анна? Что говорит лекарь? — недовольно бросил его сиятельство, усаживаясь за стол и раскладывая перед собой очередной фрагмент летописи.

— После того раза больше не приходила в себя. — Рудольфио встал сбоку от стола, дабы не заслонять льющийся из окна свет.

— Думаешь, не получится проникнуть через неё в прошлое? Пока она в таком состоянии?

Рудольфио пожал плечами.

— Что думаешь об обмороке Франца? Не хотелось бы потерять такого свидетеля.

— Он уже очухался, но ничего не объяснил, сразу лёг мордой к стене, да так и валяется. Что до меня, так я больше чем уверен, что сеньор Франц не болен, а просто напился. Во всяком случае, он ещё с обеда припрятал кувшин вина и после добил его в одиночестве.

— Думаешь, оруженосца можно сразить каким-то молодым вином? — сощурился Спрут.

— Стар он уже, может, когда-то и бочку осиливал, но здесь... Они ведь целыми днями ни черта не делают, либо лясы точат, либо жрут в три горла, либо спят. С таким режимом кто хочешь ослабнет.

— Ты прав, ты прав... И всё же странно... Лекарь сказал, что он грохнулся, когда девочка назвала его апостолом Павлом.

— Пришло ему время грохнуться, вот и грохнулся, — Рудольфио явно не нравился разговор.

— Тебя, к примеру, смутило бы подобное обращение?

— Меня? Почему меня? — Перед глазами Рудольфио поплыла дорога, по которой шли маленькие воины Христовы...

У многих на одежде были нарисованы кресты. Девочки плели венки и венчали ими всех подряд. Кто-то запевал песню, и все подтягивали, кто во что горазд. Из деревни местные жители выносили паломникам корзины с лепёшками и жареной рыбой, овощи и фрукты — всё, чем богата земля италийская. В то время, когда предводитель воинства Христова объяснялся со старейшинами, прося их разрешения остановиться на ночлег в домах или встать лагерем по соседству, люди несли одежду и еду, обувку и припрятанную на чёрный день монетку, дабы поддержать отправляющихся на великое дело детей.

С самого начала поход был для маленького Рудольфио в радость, он сбежал от вечно пьяного и чуть что грозящегося прибить отчима, от домашних проблем. Сбежал, надеясь разыскать среди воинов Христовых знакомую девочку, ушедшую из деревни на неделю раньше него. Теперь ему не надо было окучивать огород, таскать воду для свиней, отвечать за младших братьев и сестёр. Теперь он — воин Господень, и идёт в славный Иерусалим, дабы освободить город от неверных.