Обольстительная леди Констанс - Маргерит Кэй

Было очень поздно, точнее, очень рано, когда Кадар наконец снял официальный наряд. Он должен был чувствовать крайнее утомление, поскольку день его коронации оказался очень долгим, но вместо того голова была легкой, спать совершенно не хотелось. Он немного отстранился от действительности, как было и весь день – как будто он наблюдал за собой со стороны. Теперь он официально эмир Маримона, первое лицо в государстве. Теперь у него есть все, что хотел Бутрус, и он собирается превратить государство в нечто, о чем не мечтал его брат. Визирям он раскрыл свои замыслы лишь в общих чертах; то же самое повторил, обратившись к подданным, когда вышел на главную площадь после церемонии. Невозможно было сказать, не является ли очевидное воодушевление, с каким встретили его слова, просто плодом восхищения красотой церемонии. Когда он подробно представит свои планы на публике в специальном помещении во дворце, которое сейчас как раз готовят к его выступлению, тогда он узнает больше.

Неужели Бутрус пришел бы в ужас от его замыслов? Скорее, он был бы озадачен. Бутрус наверняка растратил бы по мелочам огромное нессарийское приданое. Стал бы покупать экстравагантные игрушки вроде заказанной им трехмачтовой шхуны, лошадей, с которыми он не слишком хорошо управлялся, и еще неизвестно какие предметы роскоши. Он получил бы большую сумму денег. Требовалось усердие и много лет, чтобы пустить их по ветру, но, возможно, Бутрусу и в голову не приходило, что приданое жены можно тратить как-то по-другому. Наверное, брат спросил бы: какой смысл менять обычаи, традиции и образ жизни, складывавшиеся веками?

– Прогресс, братец, – тихо сказал Кадар.

Одетый только в хлопчатобумажную рубаху, он смотрел на свои владения с террасы на крыше, вдыхая свежий ночной воздух, слушая, как вдали тихо плещут волны. Они были разными, как ночь и день, – он и его брат. Но иногда, вот как сейчас, ему недоставало Бутруса. Он не жалел о своей многолетней добровольной ссылке, потому что он не мог оставаться здесь и быть свидетелем… нет, это было бы нестерпимо больно. Но ему хотелось, чтобы Бутрус приехал и навестил его. Может быть, при виде быстро меняющейся Европы у его брата открылись бы глаза и он понял, что и на родине необходимы перемены.

– А может, и не понял бы, – произнес Кадар вслух.

Все, что составляло смысл жизни Бутруса, находились при нем. Государство, которым он правил, подданные, которые его почитали, династия, потомки, которые должны были прийти ему на смену.

Потомки, которые должны прийти ему на смену.

Как только закончат праздновать его коронацию, придется назначить день свадьбы. До последнего времени коронация служила Кадару щитом – как оказалось, очень эффективным. Теперь он разоружен и вынужден ждать другого ритуала, связанного со сменой его гражданского состояния. Он женится ради денег и наследника. Да, деньги пойдут на пользу его подданным, и, если бы причина была только в них, может быть, он не испытывал бы сейчас такое душевное смятение. Но жениться с целью создания династии? Сама мысль о такой женитьбе наполняла его отвращением. Дети – живые люди, а не будущие наследники престола. Их необходимо приводить в наш мир с единственной целью – чтобы их любили.

Ах, любовь! Сладкая идеальная любовь. Она случается лишь раз в жизни, чаще всего в невинной юности. Он отпил из этой чаши, ему позволили мельком увидеть рай. Что было бы, если бы он боролся, убедительно отстаивал свою правоту, просто взял бы дело в свои руки, преодолел все ее угрызения совести и привел бы дело к желаемому результату? Но он этого не сделал, а семь лет спустя жалеть о минувшем поздно. Он был бы счастлив, у них была бы прекрасная семья, однако этому не суждено было случиться – и теперь уже не случится. Что же касается брака без любви, которого хотят от него подданные, брака, на который с радостью пошел бы его брат…

Услышав шаги, он обернулся. На террасу поднялась Констанс. Пышные волосы плыли за ней, словно облако. Увидев его, она встала как вкопанная. Кадар протянул руку:

– Ты мне не мешаешь!

Она подошла, ее окружал призрачный предрассветный полумрак. Как обычно, она была босиком.

– Осматриваешь владения после того, как они официально стали твоими?

Само ее присутствие успокаивало его.

– Да, во мне неожиданно проснулись деспотические замашки.

Наградой ему послужила обезоруживающая улыбка Констанс.

– Что привело сюда тебя? – спросил он. – Тебе не спалось?

– А тебе?

Он тихо рассмеялся.

– Может быть, сейчас я сплю. Сегодняшний день кажется мне одним долгим сном.

– Кадар, ты был великолепен. Церемония прошла очень трогательно. Не сомневаюсь, ты станешь правителем, которого заслуживают твои подданные, и, судя по тому, как они откликнулись на речь, они со мной согласны.

Как ни странно, он обрадовался, хотя в ответ лишь пожал плечами.

– Сегодня ты тоже выглядела великолепно. Отличная мысль – разместить на платье карту звездного неба. Но я имею в виду человека в наряде, а не сам наряд. – Он повернулся к ней лицом, посмотрел на нее сверху вниз – широко распахнутые большие глаза, брови вразлет, мягкие губы… Он с самого начала разглядел в ней сочетание силы и слабости. Сердце у него екнуло. Жажда, голод, что-то более сильное и мощное, чем простое желание, овладело им. Он зарылся пальцами в ее кудри, шелковистые и мягкие, которые ласкали ему плечо. Ему показалось, что его губы прикасались к ней целую вечность назад. Каждый из них ждал, что другой отстранится, но на самом деле их губы сближались.

Когда их губы встретились, Кадару показалось, что ничего естественнее не может быть. В голове не осталось мыслей о том, правильно он поступает или нет. Их поцелуй терпеливо дожидался своего часа, и сейчас они упивались друг другом. Они постепенно сливались, превращаясь в одно целое. Констанс закрыла глаза. Она ощущала в поцелуе вкус звездного света, что-то неземное, ярко сияющее, однако этот свет ускользнул бы между ее пальцев, если бы она попробовала его схватить. Поцелуй, который не мог быть земным, однако казался совсем настоящим.

Она вздохнула, когда Кадар притянул ее к себе, крепко обхватив рукой за талию. Она прижалась к нему всем телом, всеми своими изгибами и выпуклостями. Констанс гладила его мощные плечи, наслаждаясь напряжением, удивительным после нежных поцелуев. Потом поцелуи стали как вино: неистовые, сладкие, мучительно сладкие. От них ожило ее тело, отчего она снова таяла, и ей казалось, что вместе с ним может улететь к звездам.

Поцелуи стали глубже; теперь они опьяняли. Она провела языком по его нижней губе, лизнула краешки его рта. Потом их языки соприкоснулись, усиливая тайную связь, отчего пульс у нее участился, превратившись в мерцающее созвездие. Все пульсировало: губы, груди, кончики пальцев, низ живота, пальцы ног и все в совокупности. Она чувствовала, как он возбудился, но поцелуи оставались пробными, тоскующими. Ей хотелось еще, еще и еще. На какое-то время поцелуи стали смыслом ее жизни. Наконец ее накрыло мощной волной желания, поразившей ее саму. Кадар ощутил то же самое. Они невольно отпрянули друг от друга, потому что продолжать уже не могли. Они остановились, потому что должны были остановиться. Они посмотрели друг на друга, опьяненные, завороженные. И наконец, разомкнули объятия.