Обольстительная леди Констанс - Маргерит Кэй

Оставшись один, Кадар посмотрел на бумаги, заваливавшие стол. На них было будущее Маримона, утопическая картина возможностей его страны. Однако в голову упорно лезли мысли о человеке, который олицетворял прошлое Маримона. В прежней жизни он встречал многих традиционалистов вроде Абдул-Меджида, готовых почти на все, лишь бы остановить прогресс. Такие люди почитали обычаи и традиции не за их ценность, а просто за сам факт их существования. Однако он всегда гордился тем, что ему хватает чутья и врожденной справедливости; он никогда не отказывался выслушать и их точку зрения.

Неужели его главный визирь другой? Да, их с Абдул-Меджидом разделяет трагедия в прошлом, но это не отменяет того, что у главного визиря есть бесспорные достоинства. За долгие годы и десятилетия он накопил огромный опыт в управлении Маримоном, гораздо больший, чем тот, какой имелся у Кадара. Констанс, как ни неприятно признать, была права, когда предположила, что ему будет легче, если главный визирь встанет на его сторону. Но нет, Кадар понял, что против такого восстают все его инстинкты. Он не хочет поддержки человека, который променял счастье дочери на власть и влияние. Он не позволит человеку, погубившему его юношеские мечты, подорвать новые мечты.

А если попытаться закрыть дверь воспоминаний и взаимной враждебности, избавиться от длинной тени прошлого? Бутрус умер. Зейнаб умерла. Абдул-Меджид – старик. После коронации Кадар придумает, как с почетом отправить его в отставку. Он мрачно улыбнулся. Пока он поручит главному визирю обучать Констанс арабскому языку. Дурное настроение понемногу развеивалось. Перед ним лежали его планы, они почти завершены. Еще несколько недель наслаждаться обществом Кон-станс. Более того, она решила освободиться от оков проклятого брака – правда, теперь он может признать, что именно так он и думал о ее будущем. Она будет свободна. Без гроша в кармане и без помощи близких, зато он может ей помочь. У него есть связи.

Настроение у него опять ухудшилось. Через два дня его коронуют, и он станет эмиром, правителем Маримона. Через несколько недель судьба Кон-станс окажется всецело в ее руках. Она поплывет в Англию, к свободе, а он…

Кадар тяжело вздохнул. Коронация должна знаменовать начало золотого века Маримона, но она же начнет обратный отсчет его личной свободы и приблизит ненавистный брак. С каждым днем ему все меньше хочется жениться на нессарийской принцессе…

– Помазав руки твои этим священным маслом, мы даем тебе, государь наш, силу и власть править страной и защищать твой народ от несправедливости.

Слова, произнесенные верховным муфтием, были почти такими же, которые произносились на коронациях в Маримоне много веков, и похожи на слова, произносимые при коронации правителей в нескольких других государствах Аравии. Так сообщил Констанс Абдул-Меджид, когда вчера переводил ей речи. Ей отвели особое место в Зале приемов; она смотрела, как руки Кадара умащали ладаном. Сегодня он выглядел самым настоящим сказочным принцем. На нем были длинная рубаха и головной убор из тончайшего шелка с золотой вышивкой. Длинный плащ, который скреплялся резной золотой пряжкой, также был расшит золотыми нитями. В центре пряжки она заметила маленький красный бриллиант, спутник огромного красного алмаза Маримона в центре пояса. Бриллианты посверкивали и на его обруче, на сапогах и ножнах церемониального ятагана, висевшего на поясе.

– Помазуя голову твою, – нараспев произносил верховный муфтий, – мы даем тебе, наш правитель, мудрость для справедливого правления.

Констанс не была единственной женщиной, которая присутствовала на церемонии; на этом настоял Кадар, хотя присутствие женщин считалось нарушением традиции. Жены всех визирей, в том числе Ясамин, стояли рядом с мужьями. За открытыми дверями толпились придворные и дворцовая прислуга – как мужчины, так и женщины. Но она была единственной женщиной, занимавшей официальный пост. Констанс недолго позволила себе полюбоваться своим нарядом, который дедушка Ясамин сшил точно по ее рисунку. Рубаха и шаровары из небесно-голубого шелка были намеренно простыми, чтобы не отвлекать внимания от поразительной красоты ее верхнего платья. Темно-синее, цвета ночного неба над пустыней, платье с воротником-стойкой и очень длинными и узкими рукавами поражало необычным узором. Жемчугом и серебряным шнуром были обозначены все главные созвездия, а само платье, если его разложить, представляло собой точную карту звездного неба Аравии. Констанс была буквально окутана звездами. Никогда, никогда она не забудет этого дня!

Верховный муфтий тем временем готовил особое масло для последней части церемонии. Любой, кроме Кадара, потерялся бы в величественных нарядах, приковывающих взгляд мерцанием золота и сверканием драгоценных камней, огнем, который как будто горел в огромном бриллианте на его поясе. Но, несмотря на царственную осанку, личность Кадара невозможно было подавить. В его позе и выражении лица угадывалась властность. В его пытливых умных глазах были сила, непреклонность – все, что отличает подлинного, прирожденного правителя от простых смертных.

– Помазуя сердце твое, – нараспев произнес верховный муфтий, – мы наделяем тебя, о наш эмир, вечной и безусловной любовью к нашему народу, и во имя этого народа мы объявляем тебя эмиром Кадаром Маримонским.

Присутствующие дружно упали на колени в знак почитания. Констанс последовала общему примеру. Все испытывали гордость, сознавая, что стали свидетелями исторического события. Царственный вид Кадара переполнял свидетелей церемонии благоговением.

Слезы навернулись на глаза Констанс – коронация навсегда привязала Кадара к Маримону. Церемония знаменовала собой начало новой эпохи для его страны, но одновременно означала официальный конец его прежней жизни. Отныне его роль – правитель Маримона. Его будущее здесь; он создаст такую страну, которая нужна его подданным. Новый рассвет. А для нее это начало конца. Какое-то время она тешила себя иллюзиями, что положение придворного астронома имеет какое-то значение. Скоро ей тоже придется отплыть в будущее и самой решать, какую форму это будущее примет, какую роль она создаст для себя. Констанс больше не могла сдерживать слезы. Здесь, в Зале приемов, при завершении самого трогательного и судьбоносного ритуала, она наконец призналась себе, что влюблена в того, кто стал эмиром. Никогда еще она не испытывала таких чувств к мужчине, потому что раньше любовь уравнивалась для нее с браком, а потому с принуждением и заточением. Здесь ни о каком браке не могло быть и речи, а даже если бы и могло… Нет, она не передумала. Но до последнего времени Констанс не приходило в голову, что можно одновременно испытывать два совершенно разных чувства: сильное и глубокое влечение к мужчине и пылкую решимость никогда не быть ничьей собственностью!

Потрясенная, она поднялась на ноги вместе с остальными, повинуясь жесту Кадара. Смущенная, она слушала его речь, замечая, как присутствующие очарованы его словами. Она оценила, что не у нее одной на лице слезы, оценила уверенность, с какой говорил новый правитель, зная, что подданные прислушиваются к каждому его слову.

Кадар закончил коронационную речь и, когда раздались первые приветственные возгласы, направился прочь из Зала приемов, а Констанс встала сзади, за двумя рядами визирей, которые должны были следовать за эмиром. Мысли ее приняли другое направление, как в предыдущие ночи. Она стала думать о двух других женщинах. О принцессе, на которой должен жениться Кадар. И о той, которая разбила его сердце.