Властелин суда - Роберт Дугони

Отправляясь в городок, он принял душ и облачился в черные джинсы, такую же куртку, фланелевую рубашку на пуговицах и ковбойские сапожки — единственная пара обуви, которая оказалась невыпачканной. Он даже разыскал флакончик с остатками жидкости после бритья.

Толкнув дверь подошвой сапожка, он шагнул в кухню и уронил один из пакетов. Фрукты покатились по полу, не встречая препятствий — рассада исчезла. С прилавка тоже все было убрано, банки составлены в уголок; клубника и ежевика, видимо, находились теперь в холодильнике. Лосось, которого он накануне поймал в заливе, был выпотрошен и покоился на блюде, начиненный овощами с его огорода.

Он поставил на прилавок второй пакет, сбросил на пол мешок с собачьей едой и направился в гостиную.

— Ни к чему было ездить в магазин!

Она расчистила стол, накрыла его белой скатертью и теперь сервировала, располагая тарелки и серебряные вилки и ножи вокруг миски зеленого салата с помидорами. Дрова в камине уютно потрескивали, распространяя аромат свежей кленовой древесины. Книги были поставлены на полки, картины аккуратно распределены по комнате. За час она сделала больше для уюта его обиталища, чем сумел сделать он за тридцать лет!

— Простите. Я тут прибрала немного. Похозяйничала. Наверное, не надо было. — Она стояла, проверяя его реакцию.

Не найдя, что сказать, он протянул ей бутылку каберне.

— Не знал, что будет рыба.

Она поставила бутылку на стол рядом с миской.

— Все такое свежее. А помидоры просто гигантского размера! У вас, должно быть, есть какой-то секрет.

— В сельском хозяйстве секретами не делятся, — сказал он, несколько оправившись.

— По-моему, это просто волшебство!

— Разве только волшебники умеют выращивать крупные помидоры?

Она улыбнулась, и лицо ее осветилось, как у ребенка при виде фейерверка на 4 июля. Дженкинс вернулся в кухню, оперся на краешек кафельного прилавка.

— Простите. Дом — не мой, так что незачем было тут хозяйничать, — послышалось у него за спиной. Она стояла в дверях.

Он обернулся, и на него пахнуло ее дыханием — теплым и сладким, как карамель. Он попятился, уперся в прилавок и, сделав неловкий поворот, склонился к собачьим мискам, словно так и намеревался сделать.

— Наверное, пора собак покормить.

Она прислонилась к дверному косяку, чуть склонив голову набок.

— У вас, наверное, полно секретов.

— Если не лезешь ко всем и каждому с подробностями своей биографии, это еще не значит, Алекс, что у тебя много секретов.

— Я имела в виду помидоры.

Он опустил мешок.

— Ах, ну да!

— Но если уж сообщать подробности вашей биографии, то информационно-поисковая служба была бы им весьма рада.

— Вы собираетесь это сделать?

— Я говорю о возможностях.

Взяв собачьи миски, он хотел проскользнуть мимо нее, но дверной проем был узким, а она не попыталась посторониться. Огонь камина отбрасывал отблеск на ее щеку — так озаряет закатное солнце поле колосящейся пшеницы на Среднем Западе. Он приметил волну волос, изящно окаймлявшую овал ее лица и свободно ниспадавшую на плечи. Он ошибся. Она не была такой же красивой, как ее мать. Она была красивее. Заигрывала ли она с ним? Все это было так давно, что теперь он не мог понять. Женщины в барах обычно хватали его за ширинку. Еще не успев поставить на место стакан, они вцеплялись в него, словно он был спасательным кругом. В искусстве ухаживания, обольщения он не практиковался уже много лет, и вот...

И она была дочерью Роберта Харта, долговязой девчонкой, разъезжавшей на велосипеде возле дома.

— Мне надо насыпать еды Лу и Арнольду.

Она улыбнулась.

— По-моему, вы уже это сделали.

Он взглянул на миски.

— Тогда уж лучше пойти поискать их, чтоб не начали мебель грызть.

Он миновал ее.

Обычно звук сыплющегося в миски корма был для собак как бряцанье оружия — обе наперегонки устремлялись за едой, сминая друг друга и чуть не валя с ног его самого. Но сейчас они не просто медлили — на обычных местах возле камина их тоже не было.

— Я думала, вы взяли их с собой, — сказала она.

Он покачал головой.

— Они двое на заднем сиденье плюс продукты — комбинация не из удачных. Наверное, гуляют.

— Я открою вино, — предложила она.

Он распахнул дверь и ступил на крыльцо, выходившее на молочную ферму и выпас. Иной раз, когда арабские жеребцы их игнорировали, Лу и Арнольд пролезали под колючую проволоку и начинали приставать к коровам. Но нет: последние из стада мирно направлялись в хлев. Поставив миски на пол, Дженкинс пронзительно свистнул в два пальца, но порыв ветра подхватил звук уже на крыльце и заглушил его. Дженкинс шел по лугу среди высокой колышущейся травы, зовя собак по именам. Летом в половине десятого свет на Северо-Западе еще меркнет и сине-серые сумерки превращают луг в туманное море теней. Собак не было и следа. Это означало, что они, вероятно, валяются в грязном песке возле ручья, а из-за ветра не слышали, как он подъехал. Он повернулся и стал подниматься по ступенькам крыльца.

Она искала его через информационно-поисковую службу. Как иначе она могла его найти? Прошлое и настоящее мгновенно, в долю секунды, соединились, когда он услышал сухой щелчок — еле слышный треск, словно обломилась сухая ветка, и этот звук пробудил в нем дремавшие инстинкты.

Он съежился, пригнулся, как будто увидел у самых ног раскрытый капкан, алюминиевые миски задребезжали, шарики корма просыпались.

Первая пуля просвистела возле его правого уха и расщепила косяк двери.

На смешной скорости семьдесят пять миль в час Слоун съехал с автострады №1 на Пальметто-авеню и попал в густой, как гороховый суп, туман. Перед ним сверкнули красные огоньки, и он резко затормозил, вырулив джип на мокрый тротуар. Объехав зад машины, он остановился у перекрестка, переждал поток машин, идущих наперерез, и на полной скорости устремился на Приморский бульвар. Спустя минуту он уже делал правый поворот, паркуясь на крытой гравием площадке параллельно фургону, прижавшемуся к лавровой живой изгороди, отделявшей парковку его дома от пустыря. Измученные долгой дорогой путники иногда парковались здесь, желая сэкономить. Слоун не возражал — лишь бы не мусорили и не шумели. На сей раз он даже не стал останавливаться, чтобы выяснить что к чему.

Он вылез из машины и рысцой припустил к дому, все еще чувствуя боль в лодыжке. В кухне у Мельды горел свет, но макушки ее в окне видно не было. Возможно, хлопочет в глубине кухни, отрезая ему ломоть пирога. Он стал подниматься по задней лестнице, торопливо перескакивая через две ступеньки, отчего лодыжку сводило болью, а поднявшись, заковылял к квартире Мельды. Дверь была открыта. Дурной знак. Дело плохо.