Волосы. Иллюстрированная история - Сьюзан Дж. Винсент

Как и самостоятельное бритье, посещение цирюльника не было ежедневным. Вудфорд договаривался со своими цирюльниками об обслуживании вначале дважды, а затем трижды в неделю. Для рабочего или ремесленника более вероятным был еженедельный поход в цирюльню, и нам, таким образом, необходимо учитывать, что классовое различие, имеющее такие разные проявления, также воплощалось и в мужской щетине. Разумеется, можно было заказать внеочередной единоразовый сеанс бритья, и, о чем говорилось в предыдущей главе, цирюльники часто работали при трактирах. Хотя существовали переносные наборы бритвенных принадлежностей — оставаясь неизменными в своей форме, по меньшей мере с XVII по XIX век, они отражают длительную преемственность практик бритья[236], — нетрудно представить, что во время путешествий, когда мужчине требовались полотенца, горячая вода, зеркало, бритва, мыло и помазок, он предпочитал обратиться к местному цирюльнику.

Удивительно, что те же эмоции, которые испытывали в связи с процессом бритья Пипс, Свифт и Вудфорд в раннее Новое время, можно в избытке обнаружить в гораздо более поздних источниках. Характеристика бритья как отнимающего много времени, трудоемкого рутинного занятия, результатом которого мог стать как гладкий подбородок, так и раздражения и порезы, встречается нередко. Однако часто она скрывается между строк: например, рекламные объявления сулят легкость, скорость и удобство использования принадлежностей для бритья. Эта риторическая стратегия была распространена как в XIX, так и в XX и XXI веках. Также многочисленны случаи, когда неприятные ощущения описываются напрямую. Два (надо признать, выступающих за ношение бороды) трактата Викторианской эпохи подробно останавливаются на этой проблеме. В брошюре «Зачем бриться?» (Why Shave?) описывается мужская обязанность «ежедневного выскабливания», что говорит нам о возросшей по сравнению с XVIII веком частоте самостоятельного бритья. Далее анонимный автор заявляет, что если бритва затупилась, мыло ненадлежащего качества и вода остыла, весь процесс — сплошное «мучение»[237]. Трудоемкость бритья также подчеркивается в брошюре «Бритье: нарушение дня субботнего» (Shaving: A Breach of the Sabbath, 1860): «Разве бритье — это не труд? Размягчение волос мылом и водой, процесс заточки бритвы с помощью ремня, и, наконец, непосредственное ее применение на коже — разве все это вместе не составляет работы? и для некоторых из нас работа эта является весьма мучительной и утомительной»[238].

Хотя оба трактата были явно пристрастными и поддерживали повестку поборников бороды, кажется, что они очень мало сгущали краски, если вообще можно обвинить их в подобном. Это подтверждается отчетом из архива организации Mass Observation, составленным накануне Второй мировой войны. Хотя для многих из опрошенных мужчин бритье было ежедневным рутинным действием, выполняемым с относительной легкостью и быстротой (на него уходило около пятнадцати минут), даже после появления безопасной бритвы, современного мыла и горячего водоснабжения, некоторые все еще считали этот процесс досадным и неприятным. Для одного секретаря двадцати девяти лет от роду «все то время, что я трачу на бритье, кажется пустой тратой драгоценного времени. Бритье — это то, что я ненавижу в повседневной жизни». Двадцатипятилетний коммивояжер признавался: «Бритье для меня отвратительно, у меня нежная кожа, и как бы аккуратно я ни брился, у меня всегда саднит лицо». В отчете говорится, что среди мужчин младше тридцати лет, прошедших опрос, половина брились ежедневно и еще 27 % через день; среди мужчин старше тридцати доля бреющихся ежедневно возросла до 75 %, при этом 12 % пользовались бритвой через день. Оставшаяся часть респондентов не имели регулярного распорядка. Таким образом, исходя из предположения, что выборка является репрезентативной, мы можем заключить, что в 1939 году значительное число мужчин, как и Свифт, откладывали бритье на завтра. Хотя условия и инструменты значительно улучшились и весь процесс, скорее всего, занимал четверть исходного времени, бритье все равно считалось «скучным и трудным делом»[239].

Кроме того, бритье требовало навыка, которому нужно было учиться, а также являлось практикой, способной укреплять внутрисемейные и дружеские связи между мужчинами. Согласно опросу, проведенному Mass Observation, один мужчина использовал бритву, которая прежде принадлежала его отцу, другому ее подарил отец его девушки. И, как и в случае с любым другим навыком, некоторым удавалось развить его в большей степени, чем остальным: «Ненавижу бриться, потому что не особо умею это делать», — объяснял респондент, часто получавший порезы[240]. И все же, пожалуй, самой примечательной чертой из всех является постоянство, с которым бритье описывается как социальная необходимость, то, что приходится делать мужчине, чтобы привести себя в достаточно ухоженный вид для появления в обществе. Пипс, Свифт и Вудфорд в XVII и XVIII веках занимали по этому вопросу совершенно определенную позицию, равно как и их коллеги в 1939 году. В выражениях, которые почти дословно повторяют слова их предшественников эпохи раннего Нового времени, британские мужчины в XX веке говорили о чувстве дискомфорта, которое испытывали, если не были должным образом побриты, о своей неподготовленности к заботам дня и даже о том, что это вызывало у них нечто вроде «комплекса неполноценности». Существовало широко распространенное мнение, что небритость особенно не нравится женщинам — «они всегда описывают оскорбляющего их взор мужчину как „ужасного“ или „звероподобного“». Как и во времена пастора Вудфорда, избегавшего, будучи небритым, общества жены сквайра, считалось, что мужчина может появиться в приличном женском обществе только после того, как воспользуется бритвой[241].

Однако есть одно различие между опытом современных мужчин и джентльменов раннего Нового времени, которое касается представлений о чистоте. Согласно исследованию Дина Октобера, общественные гигиенические движения конца XIX — начала XX века, стимулом к возникновению которых послужило развитие инфекционной теории заболеваний, рассматривали волосы на лице как опасный рассадник микробов. Это подтверждается большим количеством респондентов Mass Observation, описавших ощущение, что выглядят и чувствуют себя грязными, когда они небриты. Далее следует рассмотреть то, что касается телесной географии депиляции или того, какие волосы подлежали удалению и где. Мы должны помнить, что Пипс, Свифт и Вудфорд брили (или обращались для этого к цирюльнику) волосы не только на лице, но и на голове. Как и большинство мужчин того времени, они носили парики, правильная посадка и комфорт ношения которых достигались за счет бритья кожи головы. Возьмем другой пример: в первые годы XXI века существовала мода на депиляцию всего тела[242]. Возможно под влиянием проявлявшихся и ранее тенденций в гомосексуальных субкультурах, среди более широкого мужского населения зоны удаления волос также расширились, включая пах, грудь, живот и спину (ил. 3.8). Неудивительно, что с учетом скоротечности и многообразия современных модных веяний, нарастание[243] и ослабление этого тренда произошли относительно быстро. Другим распространенным вариантом мужского ухода за волосами на теле (manscaping) является приведение волос на голове и на лице к одинаковой длине. На фоне бритых голов XVIII века эти более поздние тенденции напоминают нам о том, что территория, на которой практикуется выщипывание, выдергивание, стрижка и подравнивание, может смещать свои границы и что мужественность может быть подчеркнуто безволосой.