Волосы. Иллюстрированная история - Сьюзан Дж. Винсент

Ил. 2.21. Рэймонд Бессон, мистер Тизи-Уизи. 1954

От запахов и микробов, передающихся при невольном сокращении физической дистанции, до чувственных удовольствий заботы о себе и социальных радостей общения, впечатления, получаемые благодаря уходу за волосами, оказались исторически долговечными. На протяжении столетий существуют стереотипы о цирюльниках и женских парикмахерах-мужчинах, согласно которым первые позиционируются как безыскусные «мужественные» профессионалы в области ухода за волосами, а вторые — как изнеженные и сексуализированные. Одновременно с этим наблюдается соответствующая преемственность в отношениях клиент-стилист и, прежде всего, непреодолимое постоянство тесного контакта при уходе за волосами.

Не по своей воле

Первое, что происходило с осужденным в пенитенциарной системе Викторианской эпохи, — это осмотр его тела и бритье головы. Принудительное лишение волос в одночасье клеймило заключенного как собственность тюрьмы и коренным образом подрывало его или ее ощущение своего «я», насильственно приписывая новую идентичность. Перегиб в системе казенных учреждений, эти бесплатные парикмахерские услуги вызывали крайнее возмущение, особенно у заключенных женского пола. «О, да, — говорил надзиратель журналисту и инициатору общественных реформ XIX века Генри Мэйхью, — они скорее расстанутся с собственной жизнью, чем с волосами!»[201]

Принудительное лишение волос глубоко травматично и переживается как насилие над личностью, нарушающее идентичность индивида. Таким образом, его широко используют как инструмент унижения и контроля. Самым систематическим и бесчеловечным примером его применения были нацистские концентрационные лагеря, где в огромных масштабах волосы узников не только сбривали, но и затем сбывали представителям текстильной и мебельной промышленности для изготовления ниток, канатов, фетра и набивки. В Освенциме все еще хранятся почти две тонны человеческих волос — это количество было обнаружено на месте, когда советские войска освободили лагерь в 1945 году (ил. 3.1)[202]. Выживший узник лагеря смерти описывал пережитое:

Если обратиться к более близкому нам примеру как территориально, так и во времени, с 1922[204] по 1996 год при католической церкви Ирландии действовали «прачечные Магдалины». Это была сеть воспитательно-исправительных учреждений, где девушки и женщины, направленные туда по решению суда, государственных служб или семьи, содержались в заключении и выполняли принудительные работы. Иногда это длилось годами. Одним из физических и психологических наказаний, которым подвергались обитательницы приютов, была стрижка волос[205]. Об этом не раз свидетельствовали пережившие заключение. Подобное насильственное подчинение личности заключенной коллективному порядку происходило не только при поступлении в приют, но и использовалось в качестве наказания на протяжении всего срока пребывания там: носители институциональной власти орудовали ножницами с неприкрытым садизмом. Мэри Мерритт провела четырнадцать лет в прачечной Магдалины в Дублине, выполняя неоплачиваемую работу. Однажды она сбежала. После того как полиция вернула ее обратно, монахини поместили ее в камеру без окон и «сбрили волосы до самой кости»[206].

Ил. 3.1. Тонны волос, сбритых с голов жертв, убитых в газовых камерах, по-прежнему хранятся в Освенциме

Стрижка волос Мэри — и волос бесчисленных мужчин и женщин в подобном беззащитном положении — была абсолютно бессмысленной, ее единственным назначением было наказывать и контролировать, устыжать и лишать силы. Ее эффективность в достижении этих целей имеет прямую корреляцию со значимостью волос. Социолог Энтони Синнотт писал, что волосы являются «могущественным символом „я“»[207]. Однако они представляют собой нечто гораздо большее. Они не просто символизируют наше «я», они являются его частью, и хотя, будучи остриженными, они отрастают, их потеря — это травма. Как и любая другая черта лица, волосы на голове — это сущностная часть того, как выглядим лично мы и кем мы себя ощущаем. Не удивительно, что потеря волос и их удаление против нашей воли может вызвать глубокую подавленность и внезапную утрату идентичности. Необходимо отметить, что добровольное лишение волос часто применяется в качестве дисциплинирующей практики в институциях, где новые члены включаются в систему особо тесных связей: монашеская тонзура, например, или стрижка под ноль американских морпехов (ил. 3.2). Вместе с прядями волос отделяются и прежние привязанности, прошлая идентичность новообращенного отсекается, и на ее месте воспитывается покорность, единообразие и подчинение господствующим ценностям.