Человеческое тело - Паоло Джордано

— Мы почти приехали? — не выдерживает и спрашивает он.

Ответа нет.

— Мы приехали или как?

— Когда приедем — тогда приедем, — холодно отвечает Дзампьери, не отрывая глаз от дороги.

Когда они спрыгивают с бронеавтомобиля, солнце уже взошло. Солдаты бегом преодолевают полсотни метров, заворачивают за угол, потом еще за один. Рене уверен, что точно знает, куда они направляются. Все выстраиваются в ряд вдоль стены какого-то дома.

Общаются они жестами — руками, головой, пальцами, на языке условных сигналов. Сообщают друг другу приблизительно следующее: вы — идите вперед, посмотрите там, ты — отходи в тыл, заходим через ту дверь. Последняя команда обращена к Йетри: ты идешь первым, прикроет тебя Чедерна, высадишь дверь и сразу отскочишь в сторону. Рене поднимает большой палец правой руки, это означает: понял? Йетри кажется, что он понял, но вдруг он ошибся? Он крутит указательным пальцем, прося командира повторить. Рене снова повторяет ту же последовательность жестов, на этот раз медленнее.

— О’кей?

— О’кей.

Йетри встает во главе колонны, затем одним прыжком оказывается по другую сторону от двери. Чедерна следует за ним на расстоянии двух шагов. «Ну почему выбрали именно меня?» — думает Йетри. Отчего-то ему вспоминаются тараканы из Развалины, как они тихо пересекали помещение, ища на бегу, где бы укрыться.

Оглянись, старик! Посмотри, где мы находимся!

Вдалеке громко поет петух, Йетри возвращается из мира грез. Итак, что у нас имеется: узкая пустынная улица, тянущаяся между домами и теряющаяся где-то в пустыне, часть улицы в тени, тень падает от дома, в котором прячется враг, на теневой стороне улицы — солдаты, всего семь человек. Рене — во главе, все стоят справа от деревянной двери, только они с Чедерной — по другую сторону.

Йетри засовывает руку за воротник, отыскивает цепочку с крестиком, достает, подносит к губам и в это мгновение замечает, что у него трясутся руки. И ноги. И колени. Блин! Надо выбить дверь одним ударом. Она наполовину сгнила, но там есть засов. А вдруг она заперта изнутри на железные задвижки? Тогда он пропал. Через секунду его могут убить, вдруг талибы их заметили и ждут, наставив на дверь автоматы Калашникова? Откроют огонь по первому, кто появится в дверях, то есть по нему. Перед смертью ему нужно было о ком-то вспомнить, эта мысль крутилась у него в голове еще секунду назад. Может, о маме? О том, как она пальцами приглаживала ему волосы, когда он был маленьким? Нет, не об этом. Сейчас он помнит только, как мама влепила ему пощечину накануне отъезда и как расплакалась в аэропорту. Йетри чувствует, как в душе поднимается волна глухого гнева на мать.

— Давай, целочка, давай! — подбадривает его сзади Чедерна.

Но у Йетри икры налились тяжестью и стали словно мешки с мокрым песком. Он даже не может себе представить, как поднимет ногу и пнет дверь. Может, кожа ботинок расплавилась и приклеилась к песку, откуда он знает?

— Я не могу, — отвечает он.

— Что значит не можешь?

— Не могу.

— Почему не можешь?

— В голове пусто.

Чедерна ненадолго умолкает, потом Йетри чувствует его руку у себя на плече. Рене снова подает знак высадить дверь.

— Дыши, Роберто! — говорит Чедерна. — Ты меня слышишь?

Он не может умереть, пока жива мама. Бедняжка, она и так уже пролила много слез. Жизнь Роберто Йетри не принадлежит Роберто Йетри — не только ему, большая часть его жизни в руках у матери, и он не может позволить ее отнять. Это было бы преступлением, святотатством. В голове — полная пустота. По лбу и шее, под мышками, под одеждой течет пот.

— Долгий, глубокий вздох, о’кей? Просто дыши. Ни о чем другом не думай, просто дыши. Все будет хорошо. Досчитай до пяти. Не задерживая дыхания. Потом высади эту сраную дверь и сразу отпрыгни в сторону. Я тебя прикрою. Ты понял, Роберто?

Йетри кивает. Это последнее, о чем он успеет подумать? А как же мама? К черту маму!

— Роберто, дыши!

Один.

Как это бывает? Сначала слышишь шум выстрела, а потом чувствуешь удар пули? Промежуток такой короткий, что не увернешься. Но мозг, наверное, успеет все понять и сказать телу: ну все, тебя убили.

Два.

Слева, краем глаза, он замечает какое-то движение. Резко поворачивает голову и видит вспышку белого света.

Три.

Это просто камушек, в котором отражается солнце. Йетри смотрит вперед. Дверь, дверь, дверь, высади дверь!

Четыре.

Он на мгновение закрывает глаза, прыгает в сторону и правой ногой бьет по двери. Та поворачивается, распахивается, один раз отскакивает от стены и остается висеть, наполовину слетев с петель.

Эджитто возвращается в медпункт, неся под мышкой спальный мешок, и обнаруживает, что Ирене копается у него в компьютере. Прежде чем он успевает сказать что-нибудь вроде «Откуда ты узнала пароль, чтобы войти в электронную почту? (На экране ясно видно, что открыта почта.) Пожалуйста, немедленно выйди из программы!», она останавливает его самым ангельским голосом:

— Я и не знала, что ты спас ребенка. Мне рассказал командир. Это просто замечательно, Алессандро! Я так растрогана! — Тем временем быстрыми ловкими движениями (и все же недостаточно быстрыми) она закрывает почту и открывает другое окно, в котором высвечивается список папок. Теперь Ирене поворачивается к нему. — В общем, ты у нас просто герой!

Эджитто, обалдев от подобной бесцеремонности, не находит ничего лучше, чем опуститься на стул по другую сторону стола, словно он клиент, зашедший в турагентство, или один из его собственных пациентов. Спальный мешок падает на пол.

— Я бы так не сказал, — возражает он.

Ладно. Раз Ирене решила закрыть глаза на то, что прошлой ночью он ушел спать в другую палатку, а теперь вернулся назад с измученным видом, он взамен не станет возмущаться тем, что она так грубо вмешалась в его личную жизнь. Все равно в его почте нет ничего интересного. Они заключают договор молча, за долю секунды. Все-таки их еще что-то связывает.

Ирене морщит лоб, заботливо глядя лейтенанту в глаза.

— Вчера я не сумела тебе сказать, но я все знаю о твоем отце. Мне очень жаль, Алессандро! Это так тяжело.

На этот раз Эджитто не удается сдержать иронии:

— И ты приехала сюда, чтобы выразить соболезнование?

— Какой ты строгий! Все время держишь оборону. — Потом, внезапно развеселившись, она добавляет: — Ну что, давай расскажи, чем ты занимался все это время? Ты женат? У тебя куча детей?

— По-моему, ты уже располагаешь этими сведениями.

Ирене качает головой:

— Все как прежде. Ничуть не изменился. — Это упрек? Или, наоборот, она говорит это с облегчением? У дружбы есть два варианта: друг может хотеть, чтобы ты изменился или, наоборот, чтобы ты никогда не менялся. Ирене явно относится ко второй категории. — Вообще-то нет, — продолжает она, — этими сведениями, как ты изволишь выражаться, я не располагаю. Впрочем, признаюсь, я заметила, что кольцо на безымянном пальце отсутствует.