Человеческое тело - Паоло Джордано

— Я полагаю, синьорина Ирене нуждается в личном пространстве.

— А вы, часом, не голубой?

— Нет, синьор.

— Знаете, что говорил мой старик? Он говорил: дорогой Джакомо, если тебе по вкусу обмякший, у меня этого добра навалом. Так и говорил, только на диалекте — на нем это звучит еще грубее. — Полковник через брюки сжимает свои причиндалы. — Отец мой был тот еще бабник. В восемьдесят лет залезал к сиделке в кровать. Бедняга, умер в одиночестве, как собака. Не знаю, лейтенант, поняли вы меня или нет, — полковник снова подмигивает, на этот раз подчеркнуто, — но что до меня, вы со своей гостьей можете вытворять что угодно. Я не против здорового полового влечения.

Эджитто решает сделать вид, что не понял намеков полковника. Что бы тот сделал, знай он, какая дружба связывает его с Ирене Саммартино? Но Эджитто решает не углубляться. Он медленно повторяет:

— Если я вас не побеспокою, я переберусь к вам в палатку. На время.

— О’кей, о’кей, как вам будет угодно, — говорит Баллезио, теряя терпение. — Знаете, Эджитто, за тридцать лет службы я никогда не встречал такого нудного офицера.

Однако ночью Эджитто так и не удается сомкнуть глаза. Баллезио и правда шумит, как трактор, а лейтенант лежит и все сильнее нервничает, представляя себе, как липкий мягкий язычок командира подрагивает, когда через горло проходит воздух, представляет себе его налитые кровью, распухшие, гипертрофированные железы. Ему хочется встать и как следует потрясти полковника, но не хватает смелости, хочется сбегать в медпункт и принести целую упаковку транквилизаторов, но и на это он не решается. Ведь там спит Ирене Саммартино. Когда он думает о ней, ему начинает казаться, что ее появление — долгая и яркая галлюцинация. Самое большее, что он может сделать, — заставить немного затихнуть полковника Баллезио, издавая невнятные звуки. Полковник на несколько секунд успокаивается, потом снова принимается храпеть, еще громче прежнего. Иногда он и вовсе перестает дышать, а потом с жутким хрипом всасывает воздух.

Эджитто расстроен, его одолевают воспоминания. Защитная оболочка, созданная дулоксетином, размягчается и постепенно разрушается под воздействием потока мыслей. В памяти всплывают немногочисленные картинные сцены из прошлого, на которых он присутствует вместе с Ирене, — то, что он еще не забыл. Сколько длились их отношения? Недолго, месяца два. Они были вместе в военном училище. Сблизились, потому что оба вели себя чуть свободнее, чем остальные, удручавшие своей серьезностью: она выделялась непринужденностью, он — язвительностью, неожиданно пригодившимся наследством, полученным от не закрывавшего рта Эрнесто.

Чувство, связывавшее лейтенанта с Ирене, было холодным, хотя порой его знак внезапно менялся с «минуса» на «плюс», пламя взмывало вверх, как языки костра, в который плеснули бензина. Яснее всего он помнил, как они занимались сексом в безликой казарме, и простыни всегда были чуть влажнее, чем ему хотелось бы. Однако страстная любовь Ирене быстро его утомила, и когда огонь желания начал вспыхивать реже, Эджитто ничем не сумел его заменить.

Он помнит, как однажды воскресным утром они лежали вдвоем на его узкой койке, неподвижно, с открытыми глазами, слушая воркование голубей на подоконнике, похожее на стоны оргазма, — Эджитто предпочитал делать вид, что не понимает намека, но в это мгновение он осознал, что больше не хочет заниматься любовью с Ирене. О чем он ей прямо и заявил.

Впрочем, избавиться от Ирене Саммартино оказалось не так-то просто. Недели через две после разрыва история имела неприятное продолжение: Ирене попросила его прийти в центр, встретиться с ней в одном баре и с убитым видом сообщила, что у нее задержка, уже шесть дней, — случайность исключается, ее организм работает, как часы, месячные всегда приходят вовремя. Но делать тест на беременность, по ее мнению, было рано. Они долго гуляли под портиками, не дотрагиваясь друг до друга. Эджитто прикидывал различные варианты развития событий, еле сдерживался, чтобы не взорваться, и периодически пытался убедить ее проверить, справедливы ли ее подозрения. Потом оказалось, что все это полная фигня. В последующие месяцы Ирене продолжала появляться, когда он этого меньше всего ожидал. У них были общие друзья — больше его, чем ее, но Ирене не упускала возможности повидаться с Эджитто. Приходила она всегда одна, улыбаясь, и некоторое время трещала без умолку. Она болтала со всеми, делая вид, что не замечает Эджитто, а потом, когда уставала ломать комедию, погружалась в молчание. Она начинала тревожно, словно кошка, поглядывать по сторонам, часто бросая взгляды в сторону Эджитто, и в результате рано или поздно они оставались вдвоем, с нарастающей неловкостью расспрашивая друг друга, как идут дела.

Потом ни с того ни с сего Ирене исчезла. Среди курсантов разнесся слух, что ее завербовали разведслужбы для прохождения специальной программы обучения за рубежом. Эрнесто не удивился: Ирене всегда была девушкой сообразительной, умеющей налаживать контакт с людьми. Впрочем, он не стал задавать себе лишних вопросов. И почувствовал облегчение.

Из носа полковника Баллезио доносится резкий свист, похожий на звук ракеты, затем — щелчок. Эджитто в сотый раз переворачивается с боку на бок. Ирене Саммартино… Сколько же лет прошло? Восемь? Или девять? Надо же, чтобы теперь она вновь появилась здесь, в Гулистане, в его палатке, словно троянский конь, которого судьба ночью затащила в его убежище. Чтобы нарушить его покой, заставить вернуться назад. Куда вернуться — он не знает. В яркий мир живых? Нет, судьба здесь ни при чем. Эджитто часто уступает желанию поверить, что совпадения не случайны, но здесь все дело в Ирене Саммартино. Она прибыла на базу потому, что хотела сюда попасть, значит, она что-то задумала: нет, он не даст себя провести. Вы под колпаком, лейтенант.

Йетри и Дзампьери дежурят на главной башне. Луна над горой похожа на светлый краешек ногтя, и Йетри приходит на ум правило, которое они учили в начальной школе: «Лунный серп похож на ‘СС’ — Луна стареет, а когда похож на ‘Р’ — растет». Когда Луна была похожа на «Р», отец поднимался до зари и шел сажать свеклу. Когда Луна была похожа на «С», однажды майским вечером отец ушел из дома и не вернулся.

— Луна стареет, — говорит Йетри сам себе.

— Чего?

— Ничего.

Дзампьери садится на пол и вытягивает ноги. Водит взад и вперед носками ботинок.

— Холодно, — говорит она. — Блин, ты прикинь, что будет в январе. Мы тут все околеем от холода.

Йетри достает из кармана перчатки и протягивает Дзампьери, которая, не обращая на него внимания, продолжает рассуждать, разглядывая большой палец правой руки, на котором содрана кожа. Прикусывает там, где покраснело сильнее всего.

— Вот бы сюда капитана! Пусть померзнет! Да разве он придет: такие, как он, не станут пачкаться.

— Кто, Мазьеро?

Дзампьери все глядит на носки ботинок, продолжая покусывать палец.

— Видел, как он со мной обошелся? «Мадемуазелью» назвал, будто я какая-то безмозглая фотомодель.