Человеческое тело - Паоло Джордано

— Не надо тратить зря боеприпасы! — замечает Мазьеро.

Когда Йетри с рассерженным видом проходит мимо, Рене похлопывает его по плечу. Молодой еще, заводится из-за всякой мелочи.

Дзампьери стреляет последней. Рене невольно разглядывает ее грудь, пока Дзампьери карабкается по лестнице, но не испытывает к ней никакого влечения. Никогда не испытывал — может, потому что она для него просто товарищ или потому что он видел, как она громко рыгала, опрокинув в себя банку пива, а подобные вещи никак не сочетаются с его представлением о женственности. Он обращается с ней, как с остальными, как с мужчиной. Дзампьери — ценный кадр, водит «Линче» уверенно и с необходимой раскованностью, человек она решительный и не тушуется, даже когда Торсу заводит в казарме порнофильмы. Дзампьери стоит и смотрит кино до конца, скрестив руки на груди. По взглядам, которые он перехватывал, Рене готов поклясться, что она давно сохнет по Чедерне, но никто ничего не подозревает. Все уверены, что она лесбиянка.

Дзампьери, кивая, выслушивает указания капитана. Вставляет затычки в уши и поводит шеей. Возится со ствольной коробкой, чтобы зарядить пулемет, но никак не может дотянуться. Всякий раз, когда она вставляет ленту, крышка захлопывается и бьет ее по пальцам. Приклад соскальзывает с плеча.

— Мне не достать, — говорит она и предпринимает еще одну попытку.

Мазьеро приказывает принести деревянную ступеньку. Ди Сальво находит ступеньку в сарае, где хранятся инструменты, двое ребят затаскивают ее наверх. Рене ставит ступеньку на пол, Дзампьери встает на нее.

— Так лучше? — заботливо спрашивает ее Рене, чтобы успокоить.

— Да.

— Дело пойдет еще лучше, если вы вставите ленту с нужной стороны, — ехидно замечает Мазьеро.

— Конечно. Извините, синьор.

Дзампьери снова принимается возиться с крышкой, но пулемет, как и прежде, выскальзывает у нее из рук и наклоняется вперед, словно брыкающееся животное. Рене начинает терять терпение. Стоящие внизу ребята то глядят со смесью жалости и любопытства на Дзампьери, то на Рене, словно прося его вмешаться. Капитан стоит, наклонившись и опираясь о перила, и ехидно улыбается. В конце концов Дзампьери удается локтем зажать пулемет и закрыть коробку.

— Готово.

— Ну наконец-то! Заряжай!

Девушка пытается оттянуть назад рукоятку, но та слишком тугая. Сам Рене с трудом с ней справился. Теперь он уверен, что у Дзампьери не получится. Так и есть: она повторяет попытку, но оттянуть рукоятку до конца не может.

— Наверное, заело? — говорит она тихо.

Мазьеро локтем отталкивает ее.

— Ничего не заело, блин! Это у тебя руки неизвестно откуда растут. — Он рывком заряжает пулемет. — Давай стреляй!

Дзампьери внешне спокойна, только щеки краснее обычного, шея напряжена. Рене тоже чувствует, как у него во всем теле, в ушах и в руках пульсирует кровь. Дзампьери поспешно целится, пулемет отскакивает назад, пули пролетают метрах в двадцати над бочкой. Капитан чертыхается, затем встает у Дзампьери за спиной, прижимая ее своим тазом к прикладу пулемета. Не стой ребята как зачарованные, они бы наверняка отпустили сейчас сальную шутку.

— Стреляй, твою мать!

На этот раз пули попадают еще дальше от цели. Дзампьери вскрикивает — ее грудь зажата между пулеметом и телом Мазьеро. Капитан резко поворачивает ее и начинает трясти.

— И ты собралась стрелять? А? Стрелять? Мы в Гулистане, твою мать! Из-за таких, как ты, нас тут всех прикончат!

Ребята из взвода опускают взгляд. Рене, наоборот, решил не сводить с капитана глаз.

— А если бы прошлой ночью дежурила ты? Нас бы всех уже не было. Мы на войне, а ты даже не умеешь стрелять из пулемета!

Дзампьери стоит, не шелохнувшись, кажется, что в зажавших ее клещами руках капитана она того и гляди развалится на куски. Глаза у нее налились кровью.

— Капитан! — вмешивается Рене.

Мазьеро поворачивается с разъяренным видом:

— Что?

— Вы с ней слишком строго.

Рене с непроницаемым видом стоит по стойке «смирно», пока Мазьеро медленно, дыша ртом, подходит к нему.

— Я с ней слишком строго?

— До сегодняшнего дня ребята никогда не стреляли из пулемета.

— Ну надо же! Мне очень жаль. Наверное, нужно было вручить синьорине водяной пистолет. С ним-то она знакома?

Рене молчит. Выражение его лица и лиц остальных ребят, молча стоящих внизу у башни, не меняется. Их учили быть непроницаемыми, не выражать свои чувства, даже самые сильные, — в том числе учил сам Мазьеро. Капитан еще ближе подходит к Рене и останавливается, почти уткнувшись ему в лицо. Разглядывает знаки отличия на куртке, словно видит их в первый раз.

— Сержант, скажите мне, пожалуйста! Вам доводилось участвовать в перестрелке? В настоящей перестрелке?

— Нет.

— Сержант, как вы разговариваете со старшим по званию!

— Нет, синьор.

— Ясно. Жаль. Но вы не волнуйтесь. В этой командировке вам повезет. И знаете почему? Потому что здесь стреляют. Нас здесь ненавидят и хотят всех перебить. Слышали громкие петарды прошлой ночью? Так вот, знайте, что это был не праздник и они не остановятся, пока не сотрут с лица земли эту базу и не порвут на куски всех неверных псов вроде вас и меня. Вам известно, как поступают талибы с пленными, сержант?

— Нет, синьор.

— Распинают на крестах. Как Иисуса Христа. Представьте себе, как вам вбивают ржавый гвоздь между нервными окончаниями руки. Эй вы, там внизу, ну-ка попробуйте представить! Мадемуазель, а вы себе это представили? Вы умрете с голоду или от потери крови. Но прежде помучаетесь дня три. Эти подонки будут вам смачивать губы, чтобы вы протянули подольше. А знаете, что еще они вытворяют, сержант?

— Нет.

— Не расслышал.

— Нет, синьор.

— Бьют палками до тех пор, пока никто не сможет разобрать, есть на тебе одежда или нет. Только не до смерти. А потом закрывают в комнате, где кишат насекомые, и те доделывают дело до конца. Или… спросите меня, сержант, или что?

— Или что, синьор?

— Или тебя подвесят вверх ногами и оставят висеть, пока вся кровь не прильет к голове и мозги не лопнут. Бамс! Теперь вы поняли, почему надо уметь заряжать пулемет?

— Да, синьор.

— Вы полагаете, что белокурая девушка у меня за спиной тоже это усвоила?

— Да, синьор.

— Жалко будет, если ее золотые кудри перепачкаются кровью, вам так не кажется?

— Да, синьор.

Мазьеро умолкает. Стоит такая тишина, что Рене слышит свое дыхание.

— Ну хорошо, — говорит Мазьеро, — на сегодня хватит.